2024-04-15 21:53
Покемон. Новый мир. Глава первая
Это первая ПЕРЕПИСАННАЯ глава. Если подумали, что это второй том и подписались — сами себе злостные бульбазавры. Внимание на теги — не ошибетесь.
Глава первая. Не та грань.
… я умираю? Или это все еще сон? А может, я уже… того? За гранью. Уж больно складно текут мысли, для обычного сна. Говорят, что пока ты спишь, ты не осознаешь всей нелепости своего окружения. Что всё происходящее кажется логичным и правильным. Таким, каким оно должно быть. И если это действительно так, то ни логичности, ни правильности в округе я не наблюдаю. Да я вообще ничего не вижу! Но зато могу чувствовать…
Страх, граничащий с ужасом, конечно, может преследовать меня и во сне, но вот боль? Которая во лбу. Не рассеянное по всей голове «нытье», с которым я частенько просыпался в последние годы, но куда более точная, точечная. Может ли быть такая боль во сне? Сомневаюсь. А холод? Я ведь отдаю себе отчет, что едва ли чувствую всё стремительней немеющие конечности. В руках и ногах ни осталось ничего, кроме холода… который, однако, не кажется неприятным. Если так подумать… сосредоточиться на этом чувстве, то это не совсем обычный холод… или не холод и вовсе? Не знаю… будто руки и ноги пощипывает на морозе, и разогретой кожи касается ледяная стружка, но при этом нет неприятного жжения и судорог, как от прикосновений ко снегу или льду. Странно. Но уже не так страшно.
Даже дикий ужас, что комком засел в груди, питаемый разместившимся чуть ниже пупка клубком страха, едва я попытался обратиться к нему, оказался чем-то другим. Как и «нехолодный холод», то был «нестрашный страх». Словно лишь головой я понимал, что должен сейчас бояться, но телу на подобное понимание было начхать… ощущения знакомые, но волнительного отклика в душе они не вызывали. Странно.
Таково касание смерти? Так себя ощущают люди, идущие на ту сторону? Странно. Но в то же время интересно. И страшно. И грустно. Не так я хотел умереть… хотя как я, собственно говоря, умер? Последнее что помню — сон. Страшный, но такой знакомый сон… где виделась мне моя любовь. И, кажется, что-то не то было в этом сне… именно оно, это нечто, породило во мне чувство страха, что до сих пор теплется крохотным огоньком в окружающем мраке. Не помню… А что было до? Скорее всего я умер во сне, но где и как? И почему?
Последнюю часть своей жизни я был болен. Это я помню. Особняк с организованной внутри сверхсовременной палатой, каких нет даже в частных клиниках, в отделах реанимации. Помню, что жил в такой, всё реже выходя даже на улицу, чтобы просто подышать… Я умер там? Лежа в белой стерильной комнате, и вспоминая свою давно почившую любовь? Нет! Я не был ханжой и не грустил об Элайзе… о моей Лиззи… Да нет, точно грустил. Но не всё время. Была ведь и работа, какие-то там дела, которые я вел удаленно. Только вот суть тех дел ускользает. Белизна палаты отпечаталась в разуме куда более четко, чем разговоры с подчинёнными или инвесторами. Стерильная чистота, мерный писк оборудования, что содавало собой неплохой фоновый шум… я любил работать при легком шуме.
Раньше его источником была Элайза, когда игралась со своими собачками под окном, или в соседней комнате. Звонкие пищащие игрушки. Именно их мне напоминал тот писк. Иногда даже складывалось ощущение, что вот-вот за дверьми раздастся задорный лай, а после в проеме покажется взлохмаченная счастливая блондинка с таким же лохматым и счастливым ретривером на руках, озарив рабочий кабинет своей улыбкой… Именно так она улыбалась мне в тех снах?
Сны… Последние дни перед смертью мне часто снились сны с моей Элайзой. И обращались они кошмарами, уж больно четко мне помнится тот ужас, с которым я просыпался. Элайза звала меня в них, и… я не мог не откликнуться на зов! Помню самолет. Как вообще мог забыть?! Такое событие: впервые за целый месяц покинуть третий этаж особняка, да не на простую прогулку в саду, а путешествия для! К семейному склепу, где желала быть похороненной моя жена. Вариант с банальной остановкой сердца даже не рассматривается, я хоть и стар, но не глуп, и если решился отправиться в свое последние путешествие, то точно сделал всё, чтобы оно завершилось. На борту должен был быть врач. Должно было быть оборудование. Да и мое тело не должно было быть настолько изношенным. Стало быть крушение… Но как оно вяжется, с тем, что умер я во сне? Хотя не бодрствовать же мне весь полет? Уснул, и всё… не проснулся.
Выходит… умер я в самолете, и теперь вот, наслаждаюсь окутывающими меня порывами могильного холода, что от холода имеют лишь название, да зыбким страхом, исходящим из души. Который и страхом-то не назвать. И на это я рассчитывал? На это надеялся, когда просыпался посреди ночи от писка оборудования, зафиксировавшего аритмию? Когда сотнями жрал таблетки, не позволяя усугубить состояние организма? Добить себя. Я ведь хотел умереть. Хотел отправиться к своей Элайзе, чтобы вновь быть с ней, но… боялся. Кто вообще не боится смерти, когда за спиной его не влияние всей возможной черноты людских душ, но богатая жизнь в роскошном доме, работа мечты и целый штат преданных сотрудников?.. увы, преданных не мне, но моим деньгам. Я желал вновь увидеться со своей любовью, но боялся потерять всё это. Лишиться трудов всей жизни. Возможно, именно те сны позволили мне пересилить страх и отдаться желанию?
И вот я здесь. Отбросил мирское и отправился в свой последний путь, но так и не смог пройти его до конца… финиш настиг меня раньше, чем я его. И что? Где моя любовь? Где все эти загробные дары или проклятия? Где хоть что-то?! Почему здесь есть только я и этот холод?! Да и что такое теперь это самое «я»? Мое тело, только лишь разум, или, может быть, душа? Рук и ног я не ощущаю, не наблюдаю. Хотя я вообще ничего не наблюдаю, кроме как черноты. Но чернота, это же что-то? У меня сохранилось понятие о цвете… это неплохо.
Понимать, что от тебя остался лишь голый разум… не просто подумать об этом и забыть, а понять, осознать, принять… это сложно. Но уже не страшно. Прибывая неизвестно где, будучи непойми кем, мне только и оставалось, что размышлять, анализировать, вспоминать. Первое время было страшно, когда я не понимал, что вообще произошло и что происходит в данный момент… Но, когда всё, что тебе остается — это думать, страх проходит. Не быстро, не медленно, но проходит. Тает, как и многое другое… Сложно сказать, что ушло первым: ужас, отчаяние, гнев и прочие эмоции, чувство времени, как таковое или же воспоминания… Сейчас, когда связные и четкие мысли сменились лишь тусклыми образами, даже не о далеких событиях, а о воспоминаниях о них, мне кажется, что всё это уходило одновременно. Всё то, что делало меня мною. Всё, что имело хоть какую-то привязку к моей личности.
Это так похоже на смерть… Такой, какая она должна быть. Не рай, с бесконечной безмятежностью или же удовлетворением всех твоих низменных желаний и не ад, с его вечными муками и пытками, терзающими душу, а забвение. Медленное, но совершенно безболезненное рассеивание личности в чем-то вечном. Во тьме.
Сейчас, когда не осталось эмоций и привязок, а от четкости мысли меня отделяет мягкая пелена отрешения, я чувствовал себя свободным. Умиротворенным. Независимым ни от чего. И даже само это «Я» не имело смысла, когда всё твое естество омывают потоки расслабленных и вялых мыслей. Ни о чем, и обо всём на свете.
Сложно сказать, в какой момент изменилось мое окружение. Когда сквозь беспросветную тьму начали проступать еще более темные силуэты. Еще сложнее сказать, каким образом я их вижу, и вижу ли вообще. Как описать незрячему человеку, что такое «красный»? Как полуразложившейся душе объяснить людям воспринимаемое ею окружение, когда она и сама не понимает его? Остатков моего разума банально недостаточно даже для удивления, испуга или какой-либо иной реакции. Я попросту увидел их — змеящиеся черные линии, что словно длинные пиявки вились в округе. Увидел и принял.
Возможно, они двигались. Возможно, двигался я. А может мы двигались вместе? Разницы никакой, и на процесс разложения моего разума измененное окружение не виляет… а может это даже не окружение, но выверт воображения? Вопросы, как и ранее, возникали в умиротворенном сознании, и тут же отбрасывались в стороны, как несущественные.
Пожалуй, сейчас я уже скучаю по тому состоянию. Быть овощем — страшная участь, но так приятно ни о чем не думать, ни о чем не беспокоиться, ничего не бояться. Так здорово просто плыть по течению, понимая, что от тебя ничего не зависит и исправить ничего нельзя. И пусть такие мгновения, обращаясь в вечность, начинают надоедать… разлагают, лишают стремления и цели… но они действительно приятны, если знать, с чем сравнивать. Уж точно приятней, чем увязнуть в суетливом потоке неизвестности среди кучи агрессивных хищников, так и желающих вцепиться в нежную плоть и разорвать ее.
Всё началось в тот момент, когда пришло осознание: я всё-таки двигался. Падал или взлетал — не важно. Двигался. И понял я это очень просто… когда на всём ходу врезался в одну из «бесконечных черных змей», к которым уже успел привыкнуть. Ну есть они и есть. Ну проносятся их изгибы мимо меня, ну и пусть! Возможно, к тому моменту я уже был близок к окончательному забытию, но, судьба ли это, или случайное стечение обстоятельств, мое «тело», чем бы оно ни было, встретилось с черной поверхностью одной из «змей», что так удачно встала на пути.
Острые токи боли взбудоражили, взбодрили угасший разум, да только восстановить его не смогли. Как и не смогли окончательно сбить с него сонную повесу… Вялость и леность в мыслях никуда не делись, но они, мысли то есть, хотя бы начали появляться вновь. Белым шумом заполнять пустоты, где раньше царствовали идеи. Связано это с содержимым “черной змеи”, или то была лишь ответная реакция на удар и последующий за ним процесс «втягивания» — не знаю, но одарив меня знатной взбучкой, неожиданная преграда не спешила отпускать свою жертву обратно, в свободное падение. Она поглощала меня. И вот здесь… Здесь и начинается точка, когда я вновь начал обретать себя.
Первым вернулся страх. Животный ужас, что мигом остановил шум мыслей. Они словно боялись появиться и спровоцировать стаю хищников, чей голод и жажда ощущались мной столь же явно, как и окружающая чернота. Я видел, что вокруг темно, я видел, что поглощающая меня змея — еще чернее. Я видел, что внутри нее плывут по течению сотни и тысячи комков агрессии, и я видел в них желание сожрать меня… и друг друга, но главное, что меня!
За страхом и ужасом родилась первая мысль, не побоявшаяся прозвучать в пустоте разума. Кажется, даже эхо ее отразилось во тьме: «БЕЖАТЬ!». Бежать куда угодно, как угодно, чем угодно, но как можно дальше от этого места и этих тварей. Словно хлопушка в улье, эта мысль встряхнула мутное сознание, что мигом заполнилось роем различных образов. Не структурированных конструкций, идей, но просто мутных образов — верх того, что мне было доступно в тот миг. И над мельтешением их зиял единственный ясный и четкий посыл: «бежать!».
Кажется, я пытался дергаться… Не уверен, но среди мутных пятен моего «Я» довольно часто попадались те, что пытались отдавать команды телу. Скорее по привычке, чем как-то осознанно, ведь тела, как такового, и не было. Я не видел себя. В то время, как мною наблюдались алчущие плоти и крови твари с одной стороны затягивающей меня преграды, и бесконечная черная пустота, испещренная змеящимися линиями с другой, я совсем не видел себя. Не видел ту точку, что медленно утекала из холодной безопасной тени в опасное нечто.
Дергаться было бесполезно, сейчас это очевидно. Но расслабиться и просто принять свою судьбу я не мог: страх не позволял этого. Как это не смешно, но именно страх породил во мне желание жить. Забавно осознавать, что это желание, то, что движет любым живым организмом, независимо от наличия разума в этом организме — всего лишь обратная сторона страха. Страха смерти. Именно он заставляет жить живое, хочет оно того, или нет.
Но сколь бы не был силен во мне страх, сколь бы ярко не разгорался его огонь, я всё так же не мог противиться той силе, что затягивала меня к тварям. В конечном итоге я оказался внутри, среди них. Огонь жизни пылал во мне, как никогда ярко, и, кажется, твари чуяли его. Чуяли мой страх, и всем своим естеством желали поглотить его. А вместе с ним и меня. Но они не могли.
Как не мог я противиться царящим здесь порядкам, так и они не смели пойти против них. Это место — нутро черной «змеи», — всего лишь полая трубка, по которой течет… что-то. И это было третьей вещью, что сумел заметить мой изъеденный разум. Больше не было могильного хлада, черным саваном окутывающего мою суть. То, что наполняло новое мое окружение, ощущалось иначе. Словно лёгкое касание воды… к которой подвели слабый ток. Довольно неприятное чувство, от которого так и ожидаешь подвоха.
Дальше пришло ощущение движения. Поток неизвестного нес меня вперёд, не позволяя шевелиться… хотя я и не умел. А вокруг, в кромешной тени, я видел их… черные комья голода. Округлые куски ожившей тьмы, распаляющие моё пламя животным ужасом. Они так же плыли вперёд, и так же, судя по тому, что меня не сожрали в первые секунды, не могли передвигаться самостоятельно.
Уж не знаю, влияние то странной “воды”, что несла нас вдаль, или же от постоянного давления страха из-за новых моих соседей, но со временем начал пробуждаться мой разум. Мыслить становилось проще. Бессистемный калейдоскоп мутных картинок обретал четкость. А затем и смысл. Я едва ли помнил себя, едва ли осознавал смысл особо четких картин, что изредка вставали пред внутренним взором, но зато возвращал способность мыслить трезво. И боги знают, насколько это оказывается приятно. Боги знают. Я — нет. Слишком много негатива сопровождал процесс восстановления. Ведь мыслить “ни о чем” нельзя, нужен какой-то объект, к которому те мысли можно приложить. А какой можно взять объект… здесь?
Я мыслил о своих соседях. Подмечал детали, анализировал то, как ощущал их, пытался осознать причину именно такой интерпретации своих ощущений. Почему я именно что боялся их? Нутром чуял хищника? Или же то был страх неизвестности? И всё-таки, не отмахиваться от вопросов, но пытаться найти на них ответы — довольно приятное занятие, что помогает отвлечься от беспросветного ужаса вокруг.
Анализ монстров вокруг принес свои плоды. Я заметил, что некоторые из них движутся быстрее остальных: они проносились мимо меня, обдавая напоследок жутким голодом, всё еще пробирающим до самого нутра, и скрываясь за очередным поворотом этого бурного течения. Другие двигались медленнее, и уже я мог проплыть мимо. Я решил разобраться, в чем тут дело… всё что угодно, лишь бы отвлечься от постоянного ощущения опасности вокруг.
Первичный вывод, что во всём виноваты размеры — отпал в первые же мгновения. Маленькие черные шарики обгонялись мною столь же резво, как и большие. И на этом, увы, все мои догадки и кончились… У меня банально больше не было органов чувств. Иные методы познания, окромя наблюдения, были мне недоступны… Но, оставался еще и метод сравнения. Себя со всеми. Я — часть системы, и правила этой системы должны работать на меня также, как и на остальных здешних обитателей. Я двигаюсь, а значит имею какую-то скорость. Остальные тоже находятся в движении, а значит и они имеют скорость. Но почему наши скорости отличаются? Предположим, что дело не в размере… ведь своих размеров определить я не могу. Что еще у меня есть, кроме размера? Чувства. Я ощущаю окружающую меня «воду», но влиять на нее не могу… наверное. Страх. Я ощущаю в себе страх, что распаляет внутренний огонь. Что прививает жажду мысли, деятельности, жизни. Интересно, а ощущают ли страх они? Или ими движет не страх, но голод?
Простейший эксперимент выявил две вещи: во-первых, теория правдива — чем опасней ощущался очередной проплывающий мимо комок голода, чем сильнее он резонировал с моими чувствами, тем большей была его скорость относительно остальных монстров. А во-вторых, чем большую опасность я ощущал от чудовища, и чем сильнее погружался в это чувство, тем ярче пылал огонь моего страха, и тем быстрее двигался я сам. И это просто чудесное открытие в этой однообразной рутине, заполненной подавляющей жутью. Я не знаю, что ждет меня в конце сего тоннеля, как и не знаю о том, имеется ли тот конец, но… больше я не безвольное аморфное существо. Теперь я могу осознанно контролировать хотя бы один аспект нынешнего своего бытия. И это гораздо, гораздо больше, чем было доступно мне в начале пути. Осталась лишь самая малость: научиться использовать новый навык так, чтобы не свихнуться с ума от ужаса…
Момент, который я не замечал очень долго, вдруг стал мне очевиден. Тоннель был широким. Достаточно чтобы я мог осматривать всех тварей вокруг разом, но не настолько, чтобы за всё время пути ни одна из них не коснулась меня. Даже если не соседи, от которых я отстал еще при первых экспериментах с ускорением, то другие, более быстрые или медленные комки злости — так точно должны были в меня врезаться. Но этого не происходило. Потому что как только они оказывались достаточно близко — их дымчатая структура огибала мое тело, а после возвращала монстра на место. Словно магнитик, что приближается к противоположному полюсу, они не могли коснуться меня, а я не мог коснуться их… Это происходило настолько незаметно для моих нынешних органов восприятия, что иначе как осмысленным наблюдением познать сей процесс не выходило. Сначала я подумал, что обязан был на кого-то наткнуться за всё это время, и только потом увидел, почему этого до сих пор не произошло.
Что забавно, друг друга эти уродцы жрали охотно: одно касание, и тот, что «злее» развеивал пылью второго, становясь еще «опаснее», «страшнее», «голоднее»… Сугубо в моем восприятии, конечно.
Эксперимент, навеянный… неизвестно чем, — возможно от скуки я начал впадать в безумие, — показал, что именно от меня отклоняются не просто так. Я способствую этому сам, пусть и бессознательно, если термин этот применим к голому сознанию. Как бы я не воспринимал свои ощущения, страх оставался страхом. Я боялся окружающих тварей, и, понятно, что не хотел подпускать их к себе, и стоило лишь понять эту простую истину, как сам механизм тех процессов стал лишь очередным «направлением» моей мысли. Что еще делать, кроме как думать…
Момент, когда я осознанно смог задавить «отторгающий поток», как была наречена циркулирующая вокруг меня энергия, стал настоящим триумфом и новым шагом в осознанном контроле своего бытия. Именно с него началось… всё. Я учился. Продолжал учиться каждую секунду своего существования, не отвлекаясь ни на что более. Стать быстрее, стать медленнее… то, что получалось раньше на каком-то подобие инстинктов, а как еще назвать способность «распалять и гасить» в себе страх — я не знал, теперь происходило за счёт разума. Я точно понимал, что делаю и как! Следом пришла возможность «лёгкого» маневрирования: если отторгающего потока достаточно, чтобы сдвинуть монстра с траектории моего движения, то его окажется достаточно и для того, чтобы изменить саму траекторию. Затем — внешний контроль. Поток вызывался мной рефлекторно, и сформирован он был таким образом, чтобы энергия выходила «спереди» и втекала обратно «сзади», практически без потерь. Эта форма была создана не мной — не моим разумом, но моим же подсознанием, и уже Я, именно Я, сумел её изменить… Появились траты, и способ их восстановления стал следующим… заключительным шагом.
Уж не знаю, одержимость познанием то была, или же какой-то своеобразный научный угар, но идея попробовать одного из монстриков на зуб прижилась в моем разуме несмотря ни на какие душевные протесты… изучая себя я давно научился игнорировать внутренний страх, оттого и в этот раз он был задвинут глубоко за второй план, а в мыслях я уже препарировал сгусток черной ярости.
Препарации не вышло: направив поток на «пациента», чтобы хорошенько того обездвижить, я, видимо, не рассчитал силы, и… он лопнул. Словно шарик лопнул, заполнив «водное» пространство вокруг себя какой-то взвесью, что обратным потоком втянулась в мое тело. Ощущения были странными, но в достаточной мере приятными, чтобы я задумался над полноценной охотой, и в недостаточной, чтобы устраивать её прямо сразу. Сначала нужно было изучить: что я почувствовал сразу, что потом, отразилось ли это на мне как-то, отразилось ли на реакции других на меня, или же на моей реакции на других… Изучить всё!
Как-то мне… дурно. И полно. На радостях Озарения, что сверххищник здесь теперь я, излишне увлекся «пополнением провианта». Питательная взвесь из монстров, — хотя они ли тут монстры? — не пропадала в «ничто», именуемое мною. Опыты показали, что откладывалась она там, где покоился внутренний огонь жизни, чрево страха, забивая то на корню. Аналогия напрашивается сама собой… я испытывал не страх, а голод, хоть и интерпретировал его по-своему. А вот «голод», что шёл от моих соседей, теперь напоминал, скорее, аромат чего-то вкусненького… Точнее, в ощущениях страх остался страхом, а голод — голодом, и даже моё восприятие относительно их не изменилось, но аналогии всё равно вышли похожими на действительность. Ведь не может страх уменьшиться от того, что я сожрал объект, его вызвавший? А голод — может.
И вот, я начал свою охоту. Когда исследовал всё, до чего смог дотянуться, и осталось лишь одно: найти предел, при котором внутреннее ощущение не просто уменьшится, или вовсе пропадёт, но сменится чем-то другим… аналогом сытости. Сотни, а может и тысячи подопытных спустя, я нашел его, и было оно неприятным… Будто что-то распирало изнутри, рвалось наружу, но не находило выхода. Безвозвратный импульс энергии исправил положение: за время своей охоты я не просто научился маневрировать, но смог достичь действительно немаленькой скорости — не было тех, кто мог от меня сбежать.
Немного, но «реактивный двигатель» на внутренних ресурсах помог сбросить напряжение. Именно немного, ибо паразитные траты лопали окружающих монстров не хуже, чем направленные атаки, и энергия из них те траты компенсировала… Даже несмотря на попытки маневрирования, уклониться от всех не выходило никак.
И ладно бы только это! Простая скорость ничем мне не грозит, и я уверен, рано или поздно смог бы структурировать потоки таким образом, чтобы они не просто выталкивали меня вперед, но еще и заставляли встречных «расступиться», как это было в начале пути… Проблема встала там, где я ее не ждал. Порой я задавался мыслью, конечный ли тоннель, и если да, то что находится «там»? Но ни к чему путному прийти с этой мыслью не смог, отчего фокус мой менялся довольно быстро. Так вот, конец ли это, или же что-то иное, но впереди я ощущал колоссальный источник голода. Такой, что даже давно забытое чувство страха подняло голову где-то внутри, заглушив собою «сытость».
Было поздно думать, что это и почему, но касаться «этого» своим «телом» я не хотел совершенно… Как попало, как успел, я выправил поток энергии, направил его вперед, чтобы затормозить. Не успел. Созданная структура на ходу влетела в преграду, что оказалась одним из этих самых монстров… только диаметром с весь тоннель. Влетела, и прошла насквозь, лопая, как мне думалось в начале, владельца этих мест, словно самого обычного из остальных его обитателей. Стандартная процедура, но результат необычный. Не простой «пшик» из энергии, а целое море, что смогло поколебать даже «неизменное». То, что выступало за основу в части моих рассуждений. Реку, по течению которой я двигался вначале, и которому научился противиться после. Мне казалось, что она замерла, на краткий миг, в который прорва «добычи» исторгалась в округу… А после, хотел я того, или нет, вся она устремилась ко мне. В меня.
Сознание затмила жгучая боль, и всё остальное стало просто не важным. Несущественным.
Лес. Раскидистые древа уходили ввысь на десятки метров, и где-то там, меж зеленой листвы, то и дело порхали крупные коричневые птицы — частые гости природных исполинов. Это место — центральная часть Виридианского леса — место обитания множества видов различных насекомых, что дают начало всем известной пищевой цепи. Птицы едят насекомых. Хищники, вроде притаившихся в листве змей, съедают птиц. Более крупные, а следовательно, и прожорливые, лакомятся мелкими — таков закон природы. И над всем этим делом единолично властвуют разумные… не всегда это именно люди.
Лай Милтон — явный пример такого разумного, что мнит себя королём пищевой цепи. Человек, парень, двадцати лет от роду. Блондин, некрупного телосложения, облаченный как раз для похода в самую лесную глушь, к болотам, где протекает широкая река. Влажность, растительность и фауна тех мест идеально подходит для особых обитателей Виридианского леса. Редких обитателей, найти которых стремится большинство коллег Лая, да и сам он — тоже. Лая можно назвать… дрессировщиком по призванию, и спасателем по профессии, и пусть названия эти будут в корне не верны, но зато они смогут передать частичку сути повседневных занятий парня. Вот и сейчас, он занимается тем, что сложно подвести под какую-либо профессиональную деятельность: он ищет редкого зверя. Зверя разумного, наделенного особыми способностями, крайне востребованными в его, Лая, окружении. Ведь этот зверь, ни много ни мало, может с абсолютной точностью передавать свои мысли другим существам, а также считывать чужие мыслеобразы прямиком из их голов. Колоссальное подспорье в деле дрессировки, что в чистую разбивает языковой барьер между тренером и его подопечным.
Но, как очевидно, работать с таким зверем тоже очень сложно. В первую очередь его нужно поймать, а как поймать того, кто «слышит» мысли охотника за версту? Но пусть так, пусть охотнику удастся подойти к добыче незаметно… Встает вопрос захвата. В деле Лая этот момент всегда решался просто — измотать добычу до невозможности сопротивляться, да бросить в неё ловушку — вот и все дела. И обычно это работает, правда, порой, бывает сложно добиться доверия пойманного существа, а без него, доверия, существует огромная вероятность испытать на себе гнев необычного создания. Несложно догадаться, в чём будет выражаться гнев существа, способного рыться в чужих мозгах как у себя в болоте… В лучшем случае — сенсорный шок с последующим инсультом… получить такой подарок в лесу — прямая дорога в желудок какой-нибудь хищной твари. В худшем же… О худшем Милтон старался не думать.
Впереди показался след… копытце отпечаталось в свежей грязи, а рядом — взрытая воронка, на дне которой собралась болотная влага. Зверь был здесь, причем недавно. Добывал пропитание — так нравящиеся ему корешки мангрового древа…
Милтон довольно улыбнулся, ведь несмотря на редкость зверя, несмотря на опасность, которую он несет, и даже несмотря на присущую ему осторожность, Лаю повезло взять действительно «горячий» след… наконец-то. Впереди виднелась подступающая граница болот. Деревья уже не росли столь плотно, да и высотой, как и обхватом ствола, похвастаться не могли, несмотря на плодородную почву. Мягкая земля просто не смогла бы удержать таких колоссов, в отличии от «корневистых» мангровых, что росли не ввысь, а вширь, и не в стволе, а в корнях. Болота — это неприятно, но лай к ним подготовился. Во-первых, с собой он взял парочку подопечных… всех, что есть. Свою профессиональную деятельность он начал не так давно, и там где у ветеранов есть огромный выбор, новичку приходится довольствоваться тем, что он успел собрать, а именно: прекрасного пернатого разведчика — краснокрылого белогрудого спироу, что может разглядеть добычу хоть за милю, хоть за десять, да поймать порыв ветра и в считанные мгновения преодолеть разделявшее их расстояние, и не менее прекрасную боевую поддержку — молодую голубокожую черепашку, что способна из ничего создать воду, и выплюнуть её под огромным давлением. Вместе они не только смогут выследить зверя, но и сумеют знатно того потрепать перед поимкой… во всяком случае в это верил Лай. И работа в болотистой местности обоим им не страшна. Но если нет… Если пары друзей парня не хватит, то существует и во-вторых: с собою он захватил стоящую огромных денег подвеску. Кулон, с кристаллом внутри, что сможет скрыть излишне «громкие» мысли от тех, кто способен их читать. А также защитить от слабеньких атак по разуму.
Бедняга отдал за «безделушку» практически все заработанные за свое недолго путешествие деньги, но отчетливо понимал: если поимка и приручение удастся, он незамедлительно скакнет на новый уровень заработка, ведь с таким подспорьем поймать иных «особых» существ будет также просто, как и обычных. Выследил по «громким мыслям», да оглушил ударом по разуму — делов-то? А если приручить не выйдет… то можно будет пойманного продать. Такая редкость будет стоить огромных денег. Окупится подвеска, окупятся расходники, и, возможно, денег останется даже на покупку хорошего вездеходного транспорта, взамен осточертевшего велосипеда.
Несколько уйдя в свои мысли, Лай не сразу заметил странное поведение своих сопровождающих. Спироу уже давно не опускался к земле, чтобы скорректировать курс или доложить о находках, а сквиртл — та самая черепашка, и вовсе целенаправленно поперла куда-то в сторону болот. Подобно взявшей добычу гончей, что, тем не менее, юношу обрадовало. Возможно, его подопечная увидела цель, и поспешила напасть, пока пугливый зверь не сбежал.
Милтан ускорил шаг. Умело лавируя между кочками, и стараясь не вступать в явные лужи, что могу оказаться трясиной, он не выпускал голубого пятнышка из виду, но догнать юркую черепашку в практически её родной среде не получалось никак.
— Сквиртл! — крикнул он, — Подожди!
Очередная кочка, затем — толстый корень, выпирающий из-под земли… И всё. Вокруг лишь ровная поверхность, ступать по которой нужно с великой осторожностью, ведь чем ближе к центру болот, тем опасней становится окружение.
— Ну и куда она… И где спироу? — буркнул он, решившись-таки наступить.
Успешно. Земля не спешила уходить из-под ног. Шажок за шажком, Лай вглядывался в даль, аккуратно прощупывая каждый следующий метр земли… Синее пятнышко уже давно скрылось из виду, что совсем не нравилось Милтону, но тот не хотел отчаиваться, продолжая двигаться вперед. Сквиртл — дрессированная рептилия, и просто так сбежать она не могла… Но о причинах происходящего Лай поразмышлять не успел. Громкий хруст раздался снизу, а после сознание юноши утонуло в чужом намерении… Разум неудавшегося тренера сошелся на единственной задаче — дойти до источника чужой воли, и ни на треснувший кристалл на шее, ни на волнистую пружинящую почву под ногами он уже не обращал никакого внимания.