• Виталий Хонихоев

Глава 2

Я просыпаюсь и открываю глаза. Нависающий надо мной потолок каюты говорит о том, что я все еще на борту «Санты Терезии». Существует немалый соблазн переименовать ее в Марию-Терезию, но далеко не в честь австрийской эрцгерцогини восемнадцатого века. А еще потолок говорит мне о том, что я по-прежнему в одной из «гостевых», маленьких кают. Майко уже говорила, что на судне есть шикарные каюты класса люкс с огромными кроватями-траходромами и джакузи, умеют буржуи из Золотого Города жить. Но переселятся в каюту люкс я не стал. Как говорит Акира-сан, вся моя личная жизнь — является общественной. Вспоминая концепцию «а дома советский человек только спит» — менять каюту счел бесполезной тратой времени. Однако сейчас, открыв глаза с утра — признаю, что в моей полуторной кровати стало тесновато. В первую очередь из-за наличия в ней Читосе, которая спит и пускает слюни на мою грудь, похрапывая во сне. Во вторую очередь — из-за наличия в моей полуторной кровати итальянской актрисы. Вчера Джин таки пролезла Майко в уши, видимо выяснила что в силу моей олскульности и старческого фетишизма (отсутствия интернета, тяжелого детства с деревянными игрушками, прибитыми к полу) — я понятия не имею о таких секс-символах и айдолах современной молодежи, как Саяка Акимото или Татибана Рейми, да та же Хината Рэй, в чьем теле сейчас рассекает бывшая глава клана Митсуи. Проведя интервью с нашей умеющей хранить секреты и тайны Майко, Джин по всей вероятности выяснила, что мне нравятся итальянские актрисы… потому что как иначе объяснить наличие в моей кровати молодой Орнеллы Мути? Тем не менее, в отличие от метаморфизма Майко, когда форма соответствует содержанию, а внешнее — внутреннему, у Джин была иллюзия, которая не всегда совпадала с ощущеньями. Грудь у Орнеллы все-таки была поменьше, да. Но это не тот факт на который я могу пожаловаться.

— Доброе утро. — открывает глаза Читосе, приподнимается на локтях и заразительно зевает, прикрываясь ладошкой: — а это кто с нами? А… моя кохай…

— Она как кошка — ночью пришла, когда ты и я заснули уже. Просто прижалась и лежит. — говорю я.

— Ну, пусть лежит, ей, судя по всему, тепла и ласки не хватает, а у нее базальная потребность. — рассудительно замечает Читосе: — я, вообще-то, раньше бы поревновала немного, но с учетом обстоятельств и всего этого импринтинга… и вообще — перестроила себя на правильный лад. Она у нас член семьи все-таки, и показала себя хорошо. Выручать нас вместе с тобой побежала, бедняга… — Читосе гладит Орнеллу Мути по голове: — хотя и страшно, наверное, было. Я понимаю, что ее способность почти ультимативна, но необходимость брать на войну таких вот … еще детей — разбивает мне сердце.

— Ты, похоже, к ней неравнодушна. — замечаю я. Читосе немного краснеет и спешно убирает свою руку.

— Я замужняя женщина, пусть и за таким извращугой как ты, но все-таки я старшая жена и должна присматривать за другими. — поясняет она, отворачиваясь: — в этом нет ничего странного. Кроме того, я гетеросексуальна.

— Ага. — киваю я. Читосе поворачивается обратно и изучает мое лицо на предмет скепсиса. Не находит и удовлетворенно вздыхает.

— А мне никто не верит. — говорит она: — Акира — ее вообще не поймешь, то она с Юки крутит, а то к нам в постель лезет. Сложная, творческая натура. Майко… она вообще меня троллит всем этим, ей просто доставляет удовольствие меня из равновесия выводить. Бардак какой-то. Но уже теперь, так как я — старшая жена, я наведу в твоем гареме порядок. Наверное.

— Наведешь, ты-то точно наведешь. — быстро соглашаюсь я и вновь подвергаюсь тщательному исследованию в стиле «это сарказм или ты серьезно?».

— Не сомневаюсь. — подтверждаю я свою позицию: — я, например все это не считаю гаремом. Это у нас скорее конгломерат людей, которые неравнодушны друг к другу и могут это выразить в любой форме.

— Это ж разврат получается, содом и гоморра и вообще. — не соглашается со мной Читосе и снова зевает: — а у нас только третий день как брак. Ты, кстати, должен озаботиться каютой получше, Майко нашла люксовую на корме — закачаешься. И кровать большая и белье шелковое. Там даже качели специальные есть… ну ты понимаешь…

— Качели? А про качели мне Майко ничего не говорила…

— А она сперва туда Акиру решила заманить. Вчера у нее вроде удалось. Ты же знаешь, что она любой орган себе отрастить может? Вот, вчера она прощения у Акиры просила, так сказать приватно. — с удовольствием посплетничала Читосе: — слышала я, что и Юки там была. У них своя динамика, я не вмешиваюсь. — она не закончила, но в предложении явно читалось «потому мы тут втроем лежим, а не вместе с остальными» и «слава богу, что дали нам с тобой вдвоем побыть… пока Джин не пришла».

Мне немного обидно, что такие вот события проходят мимо меня, но следует признать, что коллектив не держится на мне как на стержне и у людей свои связи, свои привязанности и это хорошо. Потому что система «один султан и много жен» — уязвима в своей централизованности и отсутствием горизонтальных связей между участниками. Не говоря уж о том, что тут можно и стереться. Припоминаю Питера и посылаю ему мысленную поддержку и пожелание крепиться, держаться и не стираться.

И вообще, как учили нас классики древнегреческой школы стоицизма — этот мир не крутится вокруг нашей персоны и вполне может существовать сам по себе. Вздыхаю, исправляю свой взгляд на вещи. Первая реакция как у любого человека — обида и мысль о том, что меня не ценят и все такое вот. Собрались втихушку, Майко себе член отрастила и Акиру с Юки того. Или Акира их всех. А меня — за бортом оставили, а я же — муж вообще-то и не последний человек… — такие вот мысли мы сразу выкидываем, потому что эти мысли — это огрызки жалости к себе и нытья по пустякам. Каждая из девушек — достойна своего счастья и с кем бы или чем бы это счастье не реализовывалось — мне только радость. И уж тем более, двойная радость — если им хорошо друг с другом. Вот Майко одно время приглядывалась к Питеру, но не получилось у нее ничего, сестричка Нанасэ оказалась быстрее. Она вообще быстрая девушка.

Все, настроение исправлено, взгляд на мир снова оптимистичен, за девушек — радуюсь. Что касается персонального участия во всем этом — так не последний день живем. Не последний же?

— Ну и хорошо. — говорю я вслух: — зато мы с тобой вчера вечером долго одни были.

— Угу. — Читосе ложится и прижимается ко мне, лежит так некоторое время.

— Так бы и лежала. — говорит она: — но у нас других вахтенных кроме Иошико и ее подружки нет, а им тоже надо поспать. Да и завтрак надо бы приготовить…

— Завтрак уже Тринадцатая приготовила, могу поспорить на что угодно. — отвечаю я: — спи давай. Сегодня день длинный будет. Нам сегодня флот жечь и порт. Представление разыгрывать. Потом под прикрытием — в столицу выдвигаться. Жаль будет яхту оставлять, конечно, и хорошо, что Хината согласилась ее посторожить, вместе с Тринадцатой и Чиеко.

— Согласилась посторожить. — фыркает Читосе: — да ей просто лень по жаре и пылище таскаться. Она просто будет тут на пузе валяться, пока мы имя не узнаем и всех назад не телепортируем. Она ж знает, что мы их тут не оставим, а когда мы имя узнаем, для нас расстояние не проблема будет. Тем более Иошико и Михо тоже тут остаются.

— Ну не с руки нам всем вместе в экспедицию идти, тем более что Михо у нас точно еще ребенок, в отличие от Джин. И у нее еще и способностей никаких нет… в общем лучше будет если они на яхте побудут, а мы за недельку управимся. — говорю я: — и конечно я в курсе, что Хинате никуда не охота идти, я в общем-то на это и надеялся. Под ее защитой их оставить не страшно, если что она тут любого закошмарит.

— Это точно. Ладно, я встаю. Надо Иошико на вахте подменить. — Читосе приподнимается, переносит ногу через меня и на полпути — прикасается своими губами к моим, даря поцелуй, уворачивается от моих попыток затянуть ее обратно и вскакивает с кровати. Одевает на голову капитанскую фуражку. Это да, фуражку надо надеть первым делом, даже если больше на тебе ничего нет. Статус обязывает.

— Долго не валяйся. — говорит она, одеваясь: — и мою кохай тоже поднимай, у нее сегодня работы много. Вот кто бы мог подумать, что такие таланты она тратила на создание третьесортного порно?

— Именно воссоздавая порно она научилась изображать детали человеческого тела, движения, свет — думаю именно поэтому у нее получаются такие убедительные оптические иллюзии. — отвечаю я, бросая взгляд на Орнеллу Мути, которая прижимается к другому моему боку. Орнелла Мути — прекрасна. И обнажена. Джин одеял не признает и всегда откидывает их во сне. Да и щеголяет в одной футболке, ей как Акире — всегда жарко, но в отличие от Акиры — она просто не чувствует холода, а вот простудиться может на раз. Отсюда и многочисленные попытки Читосе поймать Джин и напялить на нее теплые носки. Ноги, кстати у Джин действительно холодные и она это компенсирует, прижимая свои пятки к моим ногам.

— Да, но все ее иллюзии немного однобокие. Весь ваш Армагеддон и Апокалипсис немного пошлятиной отдавал. — Читосе выпрямляется и застегивает китель цвета морской волны: — надо будет с ней поговорить об этом. Ну, все, я побежала, долго не залеживайтесь! — Читосе исчезает, прикрыв за собой дверь в каюту. Тут же открывает глаза Орнелла Мути.

— Читосе-семпай не сердилась. — делает короткий вывод она: — хорошо.

— Хорошо-хорошо. Вставать пора, слышала сама. — отвечаю ей я: — у тебя сегодня много дел.

— Знаю. Корабли жечь. А почему мы с этими цацкаемся, а с Инквизицией сразу отрыв башки? — спрашивает Джин: — мне просто любопытно.

— А… ты тоже о морали и этике — усмехаюсь я: — все очень просто. Мораль и этика — это следствие наличия ресурсов, скажем так. Вот, например — возьмем человека в дикой природе и трогательную, трепетную лань. В случае, если у человека есть джип, запас консерв и бензин, чтобы доехать до города, то убийство лани — это вопрос этики и морали. А вот если у него нет ничего, и он едва на ногах от голода держится и если он не пожрет мяса — то умрет от голода, вот здесь убийство лани уже вопрос выживания. И никакой человек в этой ситуации не будет задумываться, этично ли убийство лани, у которой и детки есть, и сама она жить хочет. У Марии-сан просто ресурсов до черта и больше, вот они и могут себе позволить задумываться. А мы, по сравнению с ней, по сравнению с Инквизицией — всего лишь кучка фриков без ресурсов, исключительно на личных качествах и волей случая вывернувшиеся из тисков. У нас нет роскоши думать об этике в нашем мире — у нас задача выжить. А для этого придется их всех убить, ведь иначе выжить у нас не получится. Вот и все, никаких высоких моральных принципов тут нет, тут как говорит Мария-сан — ситуационная этика.

— А, слышала. — говорит Орнелла Мути-Джин и переворачивается на спину, демонстрируя мне свое ослепительное тело, которое наполовину иллюзия.

— Это когда твоего товарища убили, и его очень жалко, но на нем сапоги хорошие, а тебе еще воевать и воевать, а у тебя сапоги плохие. А ему они все равно уже без надобности. — декламирует обнаженная итальянская актриса на чистом японском: — ведь так?

— Что-то в этом духе. В свое время Флетчер признавал, что его теория «ситуационной этики» — в крайней степени утилитарна. Но вообще, ситуационная этика — это про любовь, потому я не удивлен, что Мария-сан так хорошо ее знает.

— Ух ты. Про любовь… — Орнелла Мути прижимается ко мне покрепче, и я чувствую, что начинаю вставать. Не весь, но определенными частями организма. Как там — «при виде этой женщины я привстал. Частично».

— Кхм. — говорю я и понимаю, что контролировать реакции организма в этом возрасте я еще не могу. Как тут контролировать организма, если на организме лежит, закинувши ногу голая Орнелла? Даже если внушать себе что никакой Орнеллы тут нет, а это просто Джин… которая прикинулась Орнеллой Мути…

— Ну да. Ээ… последователь ситуационной этики следует либо моральному закону, либо закону любви. Моральный закон — он прописан раз и навсегда и не подлежит изменению. Ну там всякие «не убий», «не возжелай жены ближнего своего», «не вноси деньги в трастовые фонды». А закон любви…

— Да? — дыхание у Джин учащается и становится горячим и близким: — что там про прелюбодеяние?

— Вообще порицается, но в таких случаях — можно… — говорю я, решив что практический урок ситуационной этики будет важнее теории и начинаю поглаживать Орнеллу Мути. В конце концов, ситуационная этика это про любовь, верно?

— Син? — спрашивает Джин в своем настоящем облике: — а можно я тебя спрошу?

— Спрашивай. — разрешаю я. Она начала называть меня по имени, вместо этого «Сумераги-тайчо!», словно солдат первого года службы при виде сержанта — и глазами ест.

— А … ты можешь меня так схватить, как тогда… на заводе, в первый раз? Ну… грубо… и накричать? — тихонько говорит она, тыча своими указательными пальцами друг в друга. Я поднимаю бровь и смотрю на нее. Она начинает заливаться краской. Так, все ясно, сейчас главное не осуждать человека, а то закроется в раковину хрен потом вытащишь.

— Конечно могу. — говорю я: — и если у тебя такие потребности, то тут ничего стыдного нет. Это совершенно нормально. — я начинаю напоминать себе ведущего утренней программы о здоровье.

— Да? — поднимает голову Джин.

— Угу. — киваю я: — вообще потребность в доминации или подчинении заложена в самой природе человека как социального существа. Так изначально в нас есть две противоположные линии поведения — первая к доминации, то есть к тому, чтобы стать самым крутым альфой и подчинить всех вокруг. Эта линия поведения гарантирует постоянную конкуренцию в социуме и желание стать лучшим, чтобы обеспечить выживание себе и своим потомкам. Но альф, лидеров, вожаков и прочих доминантов в обществе ну никак не может быть много, а мы должны сотрудничать друг с другом в социуме, иначе вымрем. Если каждый будет считать себя вождем и никто не будет починятся — люди перестанут сотрудничать и попросту помрут от голода поодиночке. И вот тут включается вторая линия поведения — желание подчинятся. И она ничуть не меньше первой. И на мой взгляд даже важнее. И, конечно же такие важные стереотипы поведения отражены и в сексуальной жизни человека. Практически каждый человек может быть и доминантой, то есть мастером, и подчиненным.

— Круто. — говорит Джин и как-то сникает: — круто, конечно…

— Ты чего? — спрашиваю я и тут же понимаю, — чего она. Человек попросил о сокровенном, а ему лекцию прочитали, вот радость-то. Блин. Надо исправлять. Я встаю с кровати и грубо хватаю пискнувшую Джин за волосы. Надо бы, конечно, нам стоп-слово обговорить, но прямо сейчас времени нет, а судя по расширившимся зрачкам Джин я все делаю правильно.

— Слушай меня! — пытаюсь подобрать слова, правда в голову ничего не идет: — ты — моя собственность, ясно тебя? Моя рабыня и ты будешь делать все, что я захочу. И я буду делать с тобой все что захочу, тебе ясно?!

Джин восторженно кивает головой, ее глаза сияют, я думаю, что настоящие рабыни конечно так себя не ведут, столько радости, что охота ей лимон скормить.

— Сейчас я привяжу тебя к кровати и оттрахаю так, что ты будешь умолять о прощении, слышишь меня, жалкая рабыня?! — накручиваю я.

— Да, господин! Трахните меня, господин! — пищит совершенно восторженная Джин. Сзади что-то грохается об пол, гремит, стучит и катится, я оборачиваюсь и вижу покрасневшую Михо, прижимающую руки к лицу. На полу — лежит поднос с двумя чашками, одна уже разбита и чайник, перевернутый набок, вокруг разливается лужица чая.

— Кьяя! — кричит Михо и скрывается в коридоре. В дверь каюты заглядывает Иошико.

— А мы хотели тебе чая принести. — говорит она: — там Тринадцатая завтрак приготовила. И вообще, Читосе-нээсан говорила, чтобы мы местные обычаи уважали, насчет рабства и все такое, но вы как-то уж совсем близко к сердцу это приняли…

— Кьяяя! — пищит Джин, прикрываясь руками, а потом и вовсе исчезая в воздухе. Раздается топот легких ножек. Я сажусь на кровать и изучаю отпечаток мокрой ступни в лужице остывающего чая на полу.

— И вот где теперь мне эту всадницу Апокалипсиса искать? — задаю я вопрос в воздух. Иошико садится на кровать рядом и кладет руку мне на плечо, таким, поддерживающим жестом.

— Ничего. — говорит она: — прибежит еще. Она ж твоя рабыня, куда ей деваться. Тут у них с этим строго.

— И ты, Брут. — говорю я: — и ты… ладно, пошли завтракать и Джин искать. А то останется голодной, а ей еще флот топить.