• Виталий Хонихоев

Глава 18

POV Таро Оя-сан,

— Это карма — говорит Сэки-тян и выдувает изо рта розовый пузырь. Пузырь лопается и запах фруктовой жвачки распространяется по салону автомобиля.

— Что карма? — вяло интересуется Оя, разглядывая группку подростков, которые кучкуются на автостоянке у супермаркета. Особенно ее раздражает высокий паренек с выкрашенными в белый и красный цвета волосами, который заливисто хохочет и приплясывает на месте, выбрасывая голенастые ноги в стороны. Так и хочется выйти из автомобиля и подойти к нему, да одернуть — ты как себя ведешь в публичном месте, смейся тише, почему не в школе или университете? И эти, с ним которые — тоже, почему вечером у магазина сидят? Заняться нечем?

— Вообще — не сдается Сэки, пережевывая свою жвачку и громко щелкая ей: — это у тебя не просто голова болит. Что именно болит? Затылок. А затылок — это место, ответственное за прошлое, за бывшие перерождения. Карма то есть. В прошлой жизни ты чего-то натворила, вот в этой жизни и приходится… — она оглядывается кругом и вздыхает: — расплачиваться. Скажи спасибо, что у тебя только голова болит. Хочешь, я тебя вылечу?

— Не надо — морщится Оя, отодвигаясь в сторону от Сэки-тян, настолько, насколько это вообще возможно в тесном салоне полицейского автомобиля. Патрульные машины муниципального полицейского управления Кэйсацусё Сейтеки были задуманы как «эко френдли и не вызывающие отрицательных эмоций у граждан», кто-то сказал начальству наверху, что граждане опасаются, когда мимо них проезжают агрессивно выглядящие бронированные туши спецавто, вот департамент и закупил такие смешные, маленькие и лупоглазые автомобильчики, глядя на который детишки только в ладошки хлопали. А то, как же, городское средство передвижения на короткие дистанции, может припарковаться практически на коленках у Сэки-тян, при этом — на электрической тяге, никаких выхлопов, а в материалах корпуса использованы только материалы со стопроцентной перерабатываемостью, все экологично, экономично и совершенно не страшно. Полиция вообще не должна страх и трепет внушать, полиция — это помощь гражданам, мы живем на деньги налогоплательщиков и не можем позволить себе пугать их — так говорил начальник Кэйсацусё, Канбуро-сама, поднимая вверх толстый, похожий на сардельку палец. Сам он при этом ездил в здоровенном черном джипе, окна которого были затонированы так, что разглядеть кто там за рулем и не возит ли Канбуро-сама в своей машине полный состав молодежной поп-айдол группы — было решительно невозможно. Вот на кого никакая карма не действует…

— Давай! — уговаривает ее Сэки: — в прошлый раз помогло же! Ты же сама говорила что «как рукой сняло».

— Эээ… — говорит Оя. В прошлый раз и вправду она так сказала, лишь бы Сэки отстала от нее со своим «энергетическим лечением» и перестала прикладывать руки к ее лбу, по меньшей мере странно, когда на работе одна полицейская другую лапает с серьезным таким лицом. А у них в машине стекла не тонированы, потому что «граждане должны видеть чем занимается полиция», а полиция в этот момент друг друга руками… нет, никакого «лечения наложением рук».

— Это и не лечение — продолжает свое Сэки: — это … ну вроде как я тебе баланс в чакрах восстанавливаю. Семь уровней чакры и все разные, но самая запущенная у тебя — фиолетовая вот тут… — и она показывает — где именно у Ои на ее взгляд самая запущенная чакра. Оя про себя тут же решает, что никогда в жизни не разрешит Сэки «туда» руки возлагать. Потому что Сэки-тян не понимает, она же наполовину ирландка, воспитывалась в смешанной семье и до сих пор не может в толк взять, как японцы к прикосновениям относятся. Тут даже муж с женой в отдельных спальнях спят… если позволить себе могут. А она — руками, да еще и к фиолетовой чакре.

— Вот у тебя когда последний раз секс был? — спрашивает Сэки и Оя вздыхает. Она прямо-таки физически страдает в такие моменты. Невежливо такие вещи спрашивать!

— Вчера… — бурчит Оя. Зачем я ей вру — думает она, это же неважно, был у меня секс вчера или не был. И вообще, вот что изменится, если я правду скажу? Не было у меня секса вот уже два года. Какой там секс, когда ты единственная девушка в участке и на тебя все смотрят, я ж как солдат Джейн была, это вот Сэки пришла и ей в напарницы — «а у нас как раз уже есть девушка, наш участок следует всем модным трендам, мы даже вас вместе поставим на дежурство, вот тебе и напарница — Таро Оя-сан, познакомься, это Морико Сэки-сан, она у нас будет теперь служить!». А самой Сэки пришлось туго в свое время, одни мужики вокруг и в такой ситуации не дай бог с кем переспать… и не только на работе, но и вне ее. Все же сыщики тут, всем же любопытно, сразу пробьют кто такой и чем занимается… не участок а сборище сплетников, ей-богу. Секс… тут шаг в сторону сделаешь и все. Конец репутации. Это Сэки все равно, у нее карма, у нее мистика, она вообще не собирается в полиции задерживаться, у нее планы, у нее карьера. Она языки учит, она в этом автомобильчике на перекрестке годами стоять не собирается.

— Странно — говорит Сэки и хмурится: — а почему тогда фиолетовая чакра такая запущенная у тебя? Хм… но ты не переживай, я вылечу… — и она тянет свои руки к животу Ои и Оя бьет ее по рукам.

— Ой! — говорит Сэки: — ты чего дерешься? Я ж вылечить!

— Ты как была гайдзинкой в душе так и осталась! — сердится Оя: — нельзя людей лапать без их согласия!

— А как иначе-то? — удивляется Сэки: — ты же не разрешаешь себя полечить, ходишь такая вот … грустная. И с папой у тебя нелады…

— Во-первых — это тоже невежливо — про проблемы в личной жизни на работе говорить! А во-вторых — откуда знаешь? — интересуется Оя. Все у нее с папой нормально… ну как нормально. Папа пьет, но он взрослый, это его выбор и не ее собачье дело туда лезть. С каждым годом у папы прибавляются морщины и все меньше света в глазах, но она — всего лишь дочь и не ей указывать ему что делать со своей жизнью. Этого гайдзинка Сэки не поймет никогда. И вообще, никакая она не Сэки и тем более не Морико. Звать ее Шейла, а фамилия от отца — О’Нил. Это ей мама имя и фамилию сменила сразу после развода, чтобы в школе и университете не травили. Нелегко было бы ей с таким вот именем-фамилией. Удивительно, что назад не сменила по совершеннолетию…

— Как откуда? — удивляется Сэки: — так у тебя оранжевая чакра, чакра связи с предками совсем бледная. Папу давно видела?

— Вчера видела. — опять соврала Оя. Честно говоря, ей было неохота заезжать к папе, потому что видеть его в таком виде… да и запах у него дома…

Это как наблюдать за постепенным разложением. В детстве, когда они жили в деревне — у дороги, в кустах — сдохла собака. А она — ходила в школу той дорогой. Почему тогда не убрали тело сразу же — она не знала. Может быть, кусты были уже частной территорией, а хозяин сам умер и пока искали его наследников — ничего не могли поделать, может быть, обоняние у работников муниципальной дорожной службы отбило, а с самой дороги ее не было видно, надо было зайти в кусты. В любом случае — мертвая собака лежала в кустах. И в течении почти года она видела, как меняется вид, когда-то красивого и сильного животного, как облезает мех и оскаливаются грязноватые, желтые клыки, как западают глазницы и как сквозь плоть начинают проступать ребра… и над всем этим раздавался сладковатый запах падали — первое время.

И ее нечастные визиты к отцу напоминали ей это чувство, когда она стояла в тех кустах с палкой, подобранной по дороге, чтобы на спор ткнуть мертвую собаку в голову, стояла не решаясь, думая, что собачке все еще может быть больно. Или неприятно в любом случае. Потому она бывала у него не так уж и часто. Он каждый раз очень радовался ее визиту и даже начинал прибираться в доме, находил в холодильнике фруктовый лед — обязательно с ананасом и ей было неудобно напоминать ему, что она уже давно не ребенок и замороженный фруктовый лед на палочке уже не может поднять ей настроение на целый день.

Потому она и не ходила к нему часто. Видеть его в таком состоянии… он словно бы извинялся перед ней за то, чтоб все еще жил. За то, что еще дышит. А ведь она помнила его сильным, красивым мужчиной, старшим полицейским инспектором… она всегда хотела быть похожей на него и всегда представляла себя в полицейской форме — нормальной полицейской форме, в фуражке, а не в этой смешной шляпке, с оружием, а не с складной дубинкой и в здоровенном американском бронированном автомобиле, а не в этом… экологическом недоразумении. И контраст между ее воспоминаниями и тем, кем он стал сейчас… этот контраст был просто невыносим. Словно в груди у тебя клякса чернильная расплывается. Шлеп — и все черное.

— Ты вчера и отца видела и секс у тебя был? — хлопает глазами Сэки: — какой насыщенный вечер у тебя… а ведь мы только в десять расстались. Ты молодец. Надо жить насыщенной жизнью, а вот у меня ничего такого не было. Я вечером с Кимурой-саном в паб ходила, а потом гадала на таро, а потом…

— С Кимурой?! Да ты с ума сошла, он бабник тот еще!

— Да я же не на свидание! Я так… мы пивка попили и разошлись… — оправдывается Сэки: — ну… он предлагал конечно. Но в основном по работе говорили. У нас на участке вчера же омамори обнаружили, и Кимура первым на месте был, ему дело и отписали.

— Нельзя так говорить! — сердится Оя: — кощунство же!

— Все так говорят! — защищается Сэки: — смешно же!

— Ничего смешного не вижу. Сравнивать амулет на удачу и человека, который повесился — это неправильно. Кроме того, все так говорят, потому что они мужланы. Мы с тобой девушки и обязаны быть вежливыми. — поучает Оя: — слышала я, что в кондо у «Айрлайн Экспресс» какой-то хикки повесился.

— А … вот ты сама говоришь — хикки, а разве это не ругательное слово?

— Это определение. — уточняет Оя: — а ты как раз невежлива. Ты смотри, чего творят… — она переводит взгляд на группку у супермаркета. Вихрастый паренек с красно-белыми крашенными волосами — залихватски пинает банку, та влетает прямо в мусорный бак.

— Ой, да оставь ты их в покое — говорит Сэки: — попал же в урну? Попал. Хороший пинок, кстати, ему бы в профессиональный футбол с такими пинками. А то сейчас вылезать, беседу проводить… ты вообще знаешь, что у тебя кличка в квартале «Оя Три Проповеди»?

— Чего?! — Оя знала. Конечно, на то она и полицейская, чтобы знать. Иногда кажется, что лучше не знать, вот как например этот урод Кэзуя, если бы не ее наблюдательность, она бы может и не узнала бы, что тот альфонс и что она — шестая из тех, с кем он встречается одновременно… и на деньги разводит. Многие знания — многие печали, прав был папа.

— А что? О порядке, об уважении к старшим и о уважении к закону. Как раз три и получается. — кивает Сэки: — это же молодежь, Оя-сан, пусть их. Еще успеют стать скучными и старыми, законопослушными и в белых рубашечках. Весна юности!

— Вот эта твоя весна как раз к повешению и приводит — ворчит Оя: — нету у них цели в жизни, вот и вешаются. Этот, который в кондо повесился — он же вполне приличный был, в академическом отпуске, восстанавливаться в университете собирался, друзья у него были и вдруг раз и повесился. Ни с того ни с сего.

— Это ты Оя-сан не знаешь. А я знаю — хвастается Сэки: — мне Кимура рассказал! Он из-за угрызений совести повесился! У него на компьютере столько видео с принуждением девушек к сексу! Прямо столько!

— Трепло твой Кимура — говорит Оя: — он ко всем вообще клеится, у него даже однажды роман был со студенткой университета, которая доставщицей пиццы подрабатывала. Хорошо, она его вовремя бросила и замуж вышла. Сейчас в Токио переехала вместе с мужем, должность дали высокую, а польстилась бы как ты на значок полицейский — так бы и сидела в нашей дыре. Вместе с Кимурой.

— Да ну тебя! Точно я тебе говорю! Мне Кимура даже на своем телефоне видео такое показывал! Правда ничего такого, вроде и постановка может быть, хотя вряд ли. Девушку жалко, такое с ней вытворяли… и я сперва думала что завтра все в газетах будет и в новостях на телевиденью… но нет. Странно. Никогда они секретность не соблюдают, всегда же утечки…

— Ой все! — взрывается Оя: — ничего ты не понимаешь, гайдзинка, вот и помолчи посиди! Как начнешь думать по-японски — так подумай. — она открывает дверцу и решительно выходит из автомобиля, поддергивая пояс.

— Эй ты! — кричит она через дорогу пареньку с крашенными волосами: — а ну-ка иди сюда!

Вечером, когда Сэки-тян предложила зайти в паб после работы, и они уже переоделись в гражданку, когда перед ними уже поставили поднос с жаренными креветками и куриными чипсами и принесли бокалы с пенным пивом местного производства — тогда Оя наконец выдохнула.

— Ты того. — сказала она своей напарнице: — ты не сердись на меня. Это я погорячилась.

— Да не сержусь я. — отводит взгляд в сторону Сэки: — чего тут сердится. Ты всегда на мне злость срываешь. Привыкла уже.

— Да погоди ты — закатывает глаза Оя: — ты ж сама взрослая. Должна понимать такие вещи. Ты что думаешь, мы с тобой — настоящие полицейские? Да мы тут … — она вздыхает и отпивает пива, напиток горчит как сама жизнь. Хлопает ладонью по столу.

— Мы с тобой попали в ситуацию. Мы с тобой — просто дружелюбные лица на службе граждан. Когда нам в последний раз что-то серьезней чем бабушке продукты привести или там потерявшейся в супермаркете девочку маму отыскать, доверяли?

— Н-но… это я. Ладно, я новичок и ничего в полицейской работе не понимаю, но вы, Оя-сан…

— Я?! Я сейчас тебе скажу, кто я! Я — неудачница, которая на одной должности уже пять лет и на ней я и умру! Все, кто со мной вместе начинал — уже следователи, свои дела ведут, а кое-кто и выше! Потому что я — женщина, а женщина в полиции может только симпатичным личиком работать, ну или в бухгалтерии сидеть. — говорит Оя: — меня в квартале зовут Оя Три Проповеди, потому что никто меня кроме подростков не слушает, да и те в последнее время… Эх!

— Но…

— У меня секса не было два года. Два! Года! И я к отцу не приезжала уже … о, господи! Почти год! Я — плохая дочь и хреновый полицейский на нелюбимой работе! — рычит Оя: — вот как так получилось, а?

— Не знаю… — говорит Сэки, искренне пытаясь помочь, но Оя ее не слушает. Она знает — как. Ее желание следовать пути отца, быть как он, романтика полицейской службы, американские фильмы про копов и японские — про якудзу и полицейского в отставке, путь Служителя Закона, Порядка и Чести. И что в итоге? Она не была у папы уже год! Точно год, скоро день полиции в городе, она на прошлый праздник ему принесла какие-то печеньки, купленные в соседнем магазине и он — радовался. Радовался! Потому что она наконец пришла к нему. Она — плохая дочь.

— Сегодня же к отцу схожу. А сейчас позвоню. — говорит она сама себе: — подкину ему сплетни свежие из участка, ему такое нравится. Про повешенного этого расскажу, он такое любит.

— Любит истории про повешенных? — удивляется Сэки: — у вас так много общего…

— Он ищейка по природе своей. Сыщик. Он и сейчас иногда берет дела, так, из любви к искусству. Он обожает загадки и считает всех вокруг идиотами. Старый, депрессивный дурак. — говорит Оя, вынимая телефон и открывая список контактов: — но я его обожаю. Обожала…

— А… что с ним сейчас? Почему ты…

— Наверное потому, что он утратил желание жить. Как уволился и практиковать перестал — так как будто из него стержень вынули. Бабу какую-то завел стремную, все соки она из него тянет.

— Так он же типичный полицейский в отставке! — говорит Сэки: — ты ему подкинь задачку, обратись к нему, мол чую я подвох в этом деле и он начнет землю рыть! Сразу помолодеет и вкус к жизни появится!

— Ну ты и … — слово «дура» застряло в глотке у Ои, потому что вдруг предложение Сэки-тян показалось не таким уже и глупым. Может потому, что это был уже второй бокал пива, а может…

— Да. Человек начинает сдавать тогда, когда ему не зачем жить. А ты ему цель в жизни и дашь. О! Заодно скажи ему, что если ты решишь это дело, то тебя повысят! Тут помимо честолюбия и желания разгадать, еще и отцовское чувство будет! Сразу оживет.

— Но… — Оя вспомнила, с каким энтузиазмом пап всегда говорил про свои дела — те, которые он мог рассказать. Как она сейчас понимала — половину из них он выдумывал, чтобы рассказать маленькой дочурке, чтобы она могла им гордится, но ведь это может работать в обе стороны, верно? Она решительно набрала номер и поднесла телефон к уху.

— Алло! Папа? Да, это я. Мне нужна помощь. Да, представляешь, у нас тут один омамори повесился и чует мое сердце, что не все так чисто в этом деле. Да, приеду, поговорим.

— Ну ты авантюристка! — говорит ей Сэки: — там чистое самоубийство, Кимура-сан точно сказал.

— Твой Кимура — бабник и трепло, а я только что кавалерию вызвала. — говорит Оя: — ну и … пусть даже ничего и не будет. Зато папа взбодрится, и я с ним пообщаюсь. Ты права, Сэки-тян, ему надо делом заняться. Вот я его и найму, деньги он от меня все равно не берет, а тут… в общем, кругом ты права, Сэки-тян, спасибо!

— Это в первый раз. — говорит Сэки: — мы работаем вместе уже год и это первый раз, когда ты говоришь такие слова.

— Так запомни этот день, гайдзинка!

POV Таро Хираи частный детектив

Он посмотрел на замолчавший телефон в руке. Надо же, подумал он, она позвонила. Сколько времени я ее не видел? Слишком много, да.

— Золотая Рыбка звонила? — спрашивает у него Джи Джи, которая как обычно — сидит на подоконнике и курит свои вонючие сигареты, глядя наружу.

— Тебе дело… — ворчит он, убирая телефон: — звонила и звонила, тебе то что…

— Единственное, что в тебе есть ценное — это она. — говорит Джи Джи и выпускает струю дыма изо рта. Струя формируется в маленького дымного дракона и устремляется к потолку.

— Ты все еще отец, старый ты пень, соберись — продолжает она: — твоей дочери нужна помощь. По-настоящему. Ты еще способен на дело? На настоящее дело? Ведь ты пропил все свои мозги и твоя рука уже не так крепка, как прежде. Старый ты хрен, Хираи.

— Омамори в квартале… — бормочет себе под нос он, не обращая внимания на воображаемую подружку: — ну, омамори и омамори, ну и что… погоди-ка… — он вскакивает и садится на диване, вынимает телефон и начинает рыться в нем.

— Ага! — говорит он: — вот… это же…

— Помнишь того бойкого молодого человека, который у тебя сведения запрашивал про Обу Иошито? — спрашивает Джи Джи с подоконника: — ведь помнишь, а? Конфликт интересов?

— Оба Иошито… — говорит Хираи, глядя на фото в своем телефоне: — вот оно значит как. Это ведь… хм. — он быстро читает статью о происшествии, находит другие статьи, читает про происшествие годичной давности, ищет сведения о Куме и его людях… читает статьи про десятый сезон шоу «Токийский Айдол». Наконец он поднимает голову. Смотрит на Джи Джи.

— Что? — не выдерживает та: — чего уставился?

— Я знаю кто это сделал. Я знаю зачем. — говорит он: — я не знаю только — как именно. Но это пока…

— Старые ищейки не умирают, а? — грустно улыбается ему Джи с подоконника: — ты и правда хочешь вернуться?

— А я и не уходил — отвечает он, вставая и вдруг замечая, какой же вокруг бардак. Если Оя, если его дочка, его Золотая Рыбка — все же заедет в гости завтра, то надо убраться. И полы помыть. Он хлопает в ладоши.

— Чего расселась? — спрашивает он у Джи Джи, которая от удивления давится дымом сигареты: — тащи ведро и тряпку, порядок наводить будем!