• allig_eri

• вернувшийся во мрак

Вернувшийся_во_мрак_Глава_4.epub

Вернувшийся_во_мрак_Глава_4.docx

Вернувшийся_во_мрак_Глава_4.fb2

Скачать все главы одним файлом можно тут

Глава 4

Дикие земли Коркари, взгляд со стороны

«Нет никакого другого места, вот и всё», — думала Элисса, понимая, что ей нельзя возвращаться в замок Кусландов, где Брайс, скорее всего, если не прогонит её, так точно отдаст церкви, а церковь — в Круг, где девушку, как «склонную к побегу» и проблемную для обучения, наверняка усмирят.

Остаться же в какой-то деревне и попытаться вести крестьянскую жизнь… Во-первых, всегда есть шанс, что проходящие мимо храмовники почуют её магию, отчего изрубят мечами чисто на всякий случай, а во-вторых… Элисса признавалась, что не желает такой жизни.

«Кем я буду? В лучшем случае, на внешность позарится какой-то мужик, после чего стану жить в голоде, холоде и нищете крестьянских хозяйств. Спасибо, насмотрелась по дороге. Лучше уж в Денерим и бордель «Жемчужина», — на этом месте она саркастично хмыкнула, вспоминая прошлую жизнь и как ей пришлось почти десять лет «работать» девушкой по вызову.

Утром Элисса незаметно (во всяком случае, она так надеялась), стащила дрова из сарая Хартониса — хотя не столько сарая, сколько стены, сложенной из обломков, свалившихся с верхней части башни, — и теперь наблюдала, как какой-то мужик (слуга волшебника) бранился, скрёб кучерявую голову, после чего, сплюнув, направился пополнять запасы.

Девушка разожгла костёр, хотя ни готовить, ни сжигать ей было нечего, и села перед ним, тыкая в языки пламени палкой, как в муравейник. Когда надоело, то стала просто неподвижно смотреть в огонь, словно это младенец, который брыкается и пытается схватить ручонками недосягаемое небо.

Своего коня, которого она назвала Сорвиголова, Элисса отпустила, решив, что тот убежит, и даже втайне надеясь на это. Каждую ночь её обуревало чувство вины и стыда: девушке представлялось, что Сорвиголову непременно загрызли волки или по крайней мере, что их нескончаемый вой заставит его в ужасе спастись бегством. Но каждое утро животное снова было на месте. Конь вставал рядом, так что можно было попасть в него камнем, крутил ушами и хвостом, отгоняя мух, и таращился неизвестно на что, но только не в её сторону.

Девушка тихо плакала. Она всё смотрела и смотрела в огонь, разглядывала его с изумлением, как мать — своего новорождённого ребёнка, разглядывала, пока не начинало щипать глаза. В языках пламени было что-то настоящее. Они имели неповторимое предназначение, которое можно назвать божественным…

Пылать. Крепнуть. Истреблять. Как человек. Только благороднее.

Младшая девочка, из детей слуг, потихоньку спустилась к Элиссе, рассказав, что им запретили с ней разговаривать и играть, потому что она ведьма.

— А ты честное слово ведьма? — с детской непосредственностью спросила Кеноса под конец.

Кусланд скорчила притворную гримасу и ответила зловещим скрипучим голосом:

— Чес-с-стное-пречес-с-стное!

Девчушка убежала. Потом Элисса иногда видела её и мальчика за стеной травы или за неровным краем огромного древесного ствола. Они подкрадывались и подглядывали за ней, а потом с притворными криками убегали, как только понимали, что она их застукала.

Над башней брюнетка видела охранные заклинания, хотя зачем они были нужны, можно было только гадать. То здесь, то там попадались следы более жёсткого, более недолговечного колдовства — рана на необъятных размеров стволе вяза, прожжённые в каменных плитах пятна, спёкшаяся в стекло земля — свидетельства того, что Хартонису доводилось применить свои могучие умения. Девушка повсюду умела видеть полноту бытия всех вещей — сущность деревьев, воды, камня и гор, — по большей части, первозданную, но иногда разрушенную стараниями магов и их неистовых заклинаний.

Этому Элиссу успели научить за время бытия в замке Кусландов, когда была надежда сделать её воительницей. Однако, всё чаще и чаще она начинала видеть иное. То, что приводило девушку в замешательство, а иногда даже пугало, как непрошеная тяга к извращениям. Время от времени Элисса могла видеть само мироздание, добро и зло, буквально ощущая суть вещей и людей.

Впервые это открылось у неё в дороге, когда она оказалась в одной из таверн и решала, как действовать дальше. Новое зрение на несколько секунд показала ей суть всех посетителей, сидящих в общем зале, демонстрируя как их положительные, так и отрицательные черты. Едва сумев справиться с собой, Элисса решила прислушаться к «интуиции» и по итогу подсела к «светлым» посетителям, которые имели вид злобных и жестоких убийц. Оказалось — «Воины Пепла», один из элитных наёмных орденов, которые как раз направлялись в нужную ей сторону и совершенно бесплатно согласились взять девушку с собой. Временно, конечно, лишь до определённого места, но это оказалось ровно то, что ей было нужно.

Долгое время Кусланд думала, что случайно применила какое-то заклинание, но не могла его повторить. Лишь много позже она узнала, что ничего такого не существует, когда разговорилась с одним мужчиной, как оказалось позже — опасным малефикаром, на чью хижину набрела в лесу. Благо, именно тогда зрение снова активировалось и хоть показало мага настоящим кровавым убийцей, дало ей сведения, как лучше всего с ним поговорить. Элисса воспользовалась этим, действуя без страха, без жалости и интуитивно избегая тех тем, которые могли привести к её смерти. В результате, суровый бородатый мужчина не только в должной мере накормил девушку, но ещё и не тронул, ни в каком смысле, и даже рассказал достаточно много интересных вещей.

Возникла было мысль попроситься у него в ученицы, но «зрение» показало весьма печальные перспективы таких действий. Элисса последовала этому чувству, заодно осознав, что это — её уникальная способность. То, что делало девушку особенной.

«Словно в дешёвом романе, — фыркала она по пути. — Что будет дальше? Магическая академия? Бал? Турнир?» — но была лишь грязная дорога, полная дерьма и тяжёлой походной жизни, с частыми ночлегами на сырой земле и едой в виде сухарей, даже без солонины или хоть какого-то мяса.

Постепенно Элисса, с помощью «взгляда истины», как она его назвала, подмечала всё больше и больше, пусть и совершенно случайно. В моменты его непроизвольной активации всё казалось… иным, словно начертанным другим цветом или материалом от края до края через изнанку всего сущего. Добродетельные мужчины сияли ярче добродетельных женщин. Змеи светились богоподобием, тогда как свиньи барахтались в сумрачной метафорической скверне. В глазах Элиссы мир казался неодинаковым, но девушка видела лишь некую, сокрытую ото всех истину. Быть может — волю самого Создателя, местного бога.

«В этом мире, — осознала она, — всё имеет определённую ценность. Хозяева стоят над рабами, мужчины — над женщинами, львы — над воронами. На каждом шагу мир расставляет всех по рангу».

Но бывали пугающие времена, длящиеся какую-то долю мгновения, когда и сам мир тоже представлялся ей неодинаковым. Элисса понимала, что это своего рода безумие. Из-за взгляда истины она сходила с ума, как те безумцы из её предыдущего мира, которые кричали про приближающийся апокалипсис.

«Что было бы, если бы я владела этим навыком в прошлой жизни? — как-то задалась она этим вопросом. — Всё равно бы попала на свою «работу» или жизнь стала бы иной?»

Элисса, а тогда ещё Алина, успела перевидать многое. Например тех девушек, которые не выдерживали нервного или физического напряжения.

«Меня это тоже не миновало», — хмыкнула она.

И всё же, Кусланд не прекращала думать о том, каким предстанет Хартонис перед этим её всевидящим взором, одновременно жалея, что не пробудила подобную силу раньше. Может, взгляд на «родителей» и остальных родственников сумел бы раскрыть ей какие-то тайны, отчего получилось бы остаться в замке или решить ситуацию как-то по-другому? Менее… опасно?

Утреннее солнце поднималось из-за громады холма и пронзало лучами деревья с неподвижными, как заледеневшие верёвки, ветвями, проливало лужицы света на мрачные соломенные крыши.

Элисса сидела и смотрела, смотрела, покуда краски не выцветали до вечерних коралловых оттенков.

«А башня, в сущности, не так уж высока. Она только кажется высокой, потому что стоит на возвышении», — размышляла девушка.

Поджав ноги, Кусланд механически перебирала собственные волосы.

«Мир ненавидит меня… — эта мысль пришла к ней не украдкой и не громом, а с высокомерием рабовладельца, которого не сковывают никакие границы, кроме тех, что он сам себе установит. — Чёрные полосы в моей жизни слишком большие и жирные, в то время как белые — мимолётны и едва уловимы», — привычно подумала она.

Страдание сопровождали её бдение — последние припасы закончились ещё на подходе к башне, отчего Элисса почти ликовала. Мир и вправду ненавидит её. Кусланд не требовалось этому каких-то дополнительных подтверждений, хотя реакция мага тоже пошла в эту копилку.

Теперь она сидела здесь, голодная и дрожащая, вздыхала и не спускала глаз с заветного окошка под разрушенным навершием башни. Девушка хотела лишь одного: стать волшебницей, потребовать назад то, что заплатила…

Понятно, что ей не могли не отказать. Однако, больше идти некуда. Так почему бы не швырнуть свою жизнь судьбе через стол? Почему бы не загнать себя в угол? По крайней мере, умрёшь с сознанием исполненного.

Она дважды плакала, не чувствуя тоски: один раз — когда заметила, как девочка присела пописать у залитого солнцем сарая, а второй — когда увидела в открытом окне силуэт Хартониса, который расхаживал взад-вперёд по комнате. Элисса не могла вспомнить, когда в последний раз ей так светло плакалось. Наверное ещё в прошлой жизни, в детстве. Точно до того, как стать шлюхой.

Когда истощение души доходит до последнего предела, наступает особое смирение, момент, когда всё становится едино, что выстоять, что уступить. Чтобы испытывать колебания, требуется иметь несколько возможностей, а у неё их нет. В мире хаос. Уйти означало бы пуститься в бегство, не имея пристанища, вести жизнь скитальца, не имея цели и основания предпочесть одну долгую дорогу другой, поскольку все направления — одно: отчаяние. У неё нет выбора, поскольку все возможности стали одним и тем же. Сломанное дерево, — как ещё в прошлой жизни сказал ей безымянный человек, стоящий выше Олега, — не плодоносит.

Два дня перетекли в три. Три — в четыре. От голода мутило, дождь превратил её в ледышку.

«Мир ненавидит меня, — мысленно повторяла Элисса, глядя на полуразрушенную башню. — Даже здесь. В последней точке пути».

А потом, однажды ночью, маг вышел. Хартонис осунулся, не просто как старик, который никогда не спит, но как человек, который никак не мог простить — может быть, себя, может быть, других, не важно. Он вынес дешёвое вино и дымящуюся еду, на которую она набросилась, будто неблагодарное животное. А мужчина сел у её костра и заговорил.

— Бытие магом, — произнёс он с выражением человека, ведущего против некоторых слов затяжную войну, — это тяжкий и неблагодарный труд. И я не про церковников, которые не имеют никакого понимания, что есть настоящее волшебство. И даже не про сложность изучения чар, — колдун поморщился. — Тень — вот где истинная проблема. Пока маг слаб, он практически незаметен. Даже лёгких усилий хватит, чтобы скрыть себя. Когда маг становится сильнее, он начинает гореть, словно огонёк в ночи, привлекая к себе внимание всё более и более могучих сущностей.

Элисса смотрела на него и продолжала руками запихивать в рот еду, не в состоянии остановиться, и глотала, давясь рыданием в горле. Свет от костра вытянулся блестящими иглами, как у дикобраза. В какой-то момент ей показалось, что от облегчения она сейчас лишится чувств.

Хартонис говорил о своих путешествиях в Тени, о трудностях сокрытия собственной силы. О том, как перестал её скрывать. О битвах и договорах с демонами, по чьей территории он ныне мог безбоязненно ходить и которых вызывал в мир, отдавая жертвы. О сделках с самыми ужасными тварями, которых только можно было себе представить, о том, как исследовал магию всё глубже и сильнее, и даже о том, как сам получил возможность ступить за грань — в Тень, оставаясь там навсегда.

— Одному сделать это не так уж и сложно, — пояснил он. — Всего десяток перерезанных глоток и ритуал позволит мне стать духом, навсегда уходя в Тень.

Воцарилось короткое молчание, но потом Хартонис качнул головой.

— Такой путь не для меня. А иные… Демоны приходят снова и снова, — бормотал маг. — И от них не скрыться. Вот он — ужас, который приходится платить за силу. По-настоящему могучий волшебник никогда не остаётся один, — и замолк.

— Это настолько тяжело? — спросила Элисса, нарушив неловкое молчание. Из-за собственных слёз и света костра она едва различала колдуна: старое, изрытое морщинами лицо, многое, слишком многое повидавшее, но не забывшее, как быть заботливым и как быть честным.

Он посмотрел сквозь неё и занялся кисетом и трубкой. С задумчивым и непроницаемым выражением лица мужчина набил трубку табаком и вытащил из костра сучок, на конце которого горел, закручиваясь, маленький огонёк.

— Раньше — да, — сказал колдун, раскуривая трубку. Зрачки у него сошлись к переносице, пока он разглядывал, как соприкасаются огонь и чаша трубки.

— Не понимаю, — нахмурилась девушка.

Хартонис глубоко затянулся. Трубка светилась, как нагретая монетка.

— Знаешь ли ты, — спросил он, выдыхая облако ароматного дыма, — откуда взялись первые демоны?

Девушка знала ответ, ведь проходила его на уроках и часто слышала от жриц местного бога — Создателя.

— Церковь учит, что это души мёртвых людей, которые не верят в Создателя, — начала Элисса. — Когда-то давно Создатель создал всех людей…

«Знакомая история», — мысленно усмехнулась она, ведь повеяло старым-добрым шарлатанством её первого мира.

— …а потом создал духов. Но со временем люди отвернулись от Создателя и стали поклоняться Древним Богам, самым старым и разумным драконам, прародиной которых стал Тевинтер…

«Тевинтер — империя магов, где правит именно волшебство, — припомнила Элисса. — Вот бы куда я хотела попасть! Правда судя по тому, что о нём говорят, там практикуют жертвы и магию крови, отчего весьма высок риск просто сдохнуть. Может, это правда, а может — такая же пугалка церкви, как и всё остальное».

— …это стало «Первым Грехом», отчего Создатель разочаровался в людях…

«Обиделся, как маленькая девочка», — про себя засмеялась Кусланд, находя причину чрезвычайно глупой.

— …и оставил свой трон в Тени, который ранее звался Золотой Город, изгнав из него всех духов, после чего покинул этот мир. С тех пор Золотой Город был заперт, опустел и потемнел. Душам смертных стало некуда уходить после смерти. Ныне те, кто поклоняются Создателю, воссоединяются с ним, а остальные обречены скитаться в забвении, обращаясь демонами, в зависимости от превалирующего у них греха. Это не наказание, а результат порочности людей. Согласно учению Церкви, когда Песнь Света распространится во все уголки мира, и смертные отринут грех, Создатель вернётся, возродит Золотой Город, который сейчас называют Чёрный Город и превратит мир смертных в рай.

— Так они говорят, — отозвался Хартонис, смакуя дым. — Что, мол, Создатель всё это сотворил. Что люди прогневали своего отца… Но какой отец убивает так много своих сыновей?

— Божественный, — произнесла Элисса и маг вздрогнул, подавившись дымом. Его взгляд стал пристальным и недоверчивым, а сам мужчина — странно задумчивым.

— Может и так, — наконец сказал он, после долгой паузы.

— Но ты считаешь иначе? — спросила девушка, подавив неловкую улыбку.

На его лицо пала тень.

— Я думаю, правы древние магистры Тевинтера, а также демоны, с которыми они общаются и с которым делятся сведениями, — в голосе колдуна звенела неприкрытая ненависть.

Элисса промолчала, ожидая, пока Хартонис сам не расскажет то, что хочет. А ей было отлично видно, что он действительно желает с кем-то поговорить. По настоящему поговорить.

— Духи были изгнаны из Золотого Города, когда Создатель разочаровался в них, — хмыкнул пожилой мужчина. — Однако сведения о том, когда именно это произошло, разнятся в зависимости от источника: это могло произойти до создания смертных, непосредственно после этого или же когда Создатель покинул Золотой Город. Согласно записям, магистры Тевинтера услышали шёпот Древних Богов-драконов из-за Завесы примерно через триста лет после прибытия людей в Тедас («Это континент, где мы все обитаем», — припомнила Элисса). От Древних Богов они впервые узнали об искусстве магии. Древние тевинтерцы полагали, что Золотой Город был покинут Создателем задолго до этого, а после был найден и населён Древними Богами. Магистры древнего Тевинтера утверждали, что после ухода Создателя Тень стала царством Древних Богов, а Золотой Город — центром божественной власти. Тогда он был прекрасен — метрополис невероятного величия, — в голосе Хартониса ощущался горький сарказм. — Со временем Тевинтер открыл магию, питаемую кровью, и с её помощью семь их величайших и сильнейших волшебников, Магистров Звёздного синода, первосвященников семи Древних Богов, смогли физически войти в Тень и достичь Золотого Города. За безрассудство они были выдворены обратно в виде первых Порождений Тьмы и принесли в земли Тедаса Первый Мор. Осквернённый же Золотой Город почернел, стал вертепом, пристанищем тьмы и кошмаров. Теперь его мерзлые, полные скверны шпили вздымаются ввысь, а «башни навек запятнаны и ворота закрыты».

— Ты упомянул, что и сам мог войти в Тень? — спросила девушка.

— И стать духом, — поправил её мужчина. — Никак не в своём физическом теле. Как сделать последнее я даже не представляю, слишком старая, поистине легендарная магия.

— Понятно, — задумалась Элисса. — А откуда ты всё это узнал? От демонов?

— Не только, — почесал он затылок. — Старые книги, старые знакомые… — Хартонис нахмурил брови. — Я считаю, что именно в Чёрном Городе кроется ответ, что такое скверна.

— Скверна? — переспросила она.

«Причём здесь это? — задумалась девушка. — Или демоны и Порождения Тьмы как-то связаны?»

Старик пожал плечами — привычное движение тяжело повисло на слабеющих костях.

— Всё связано, — ответил Хартонис. — И одно невозможно без другого. Как говорят: «Каждая жизнь — это шифр… — ещё одна глубокая затяжка. — Каждая жизнь — загадка».

— И ты думаешь, что демоны, Тень, Чёрный Город, Порождения Тьмы и скверна — связаны друг с другом? — скептично уточнила Элисса.

— Я не думаю, я знаю, — веско проговорил он.

И тогда колдун заговорил. О Первом Море, о том, как люди боролись против тварей, как они победили, загнав их обратно, под землю. Каких трудов это стоило и сколько человек погибло. Как Порождения Тьмы находили Древних Богов, которыми оказывались разумные спящие драконы, буквально пылающие магией и мощью, как заражали их скверной и как те обращались Архидемонами, которые вели полчища Порождений на новый Мор.

— Но люди отлично справлялись и без чудовищ, — мрачно дополнил маг, а потом, его история переменилась и переключилась на тему войны Орлея и Ферелдена. О том, как десятки и сотни тысяч людей находили свою смерть на поле боя. Очень быстро он припомнил Элеонору, которая сыграла весьма значимую роль во всём восстании и заговорил уже о ней.

Элисса ещё раз подтвердила ранее пришедшую в её голову мысль: Хартонис хотел выговориться. И она собиралась пойти ему на встречу в этом вопросе.

А старик в полном упоении продолжал рассказывать о своей любви к её матери. О том, что он был готов поставить на кон целый мир ради её объятий. В его словах звучала искренность, незащищённость, от которой повествование становилось ещё более захватывающим. Он говорил с грустью, время от времени сбиваясь на обиженный тон человека, вбившего себе в голову, что другие не верят, будто с ним обошлись несправедливо. А порой говорил многозначительно, как пьяный, которому кажется, будто он доверяет собеседникам страшные секреты…

Элисса, которая поначалу не слишком интересовалась темой, особенно когда речь зашла про Порождений Тьмы, слушала историю отношений Хартониса и Элеоноры с ребячьей внимательностью, готовая переживать и терзаться о речах, которые слышит.

Периодически волшебник сбивался то на свои сны, где он общался с каким-то «Демоном-Порождением», то на то, что ему необходимо найти старый и заброшенный гномский тейг Ронгор, где он отыщет ответы на все свои вопросы, то снова переходил на войну, кровь и её — свою единственную любовь, которая предпочла ему Брайса Кусланда.

Девушке подумалось, что Хартонис окончательно запутался в своей жизни и теперь ведёт непосильную и трагическую борьбу, сражаясь со словами, которые намного сильнее его. Теперь уже стало жестоко слушать его так, как слушала она, притворяясь, что не знает того, что на самом деле знает очень хорошо.

— Она была твоим утром, — решилась сказать Элисса.

Маг остановился. На мгновение глаза его чуть затуманились, но он тут же бросил на неё взгляд, полный сжатой ярости.

— Чем?! — переспросил мужчина и выбил трубку о каменную плиту, выпирающую из лежалой листвы.

— Твоим утром, — неуверенно повторила Элисса. — Моя мать. Она говорила мне, что… что была твоим утром.

Хартонис рассматривал трубку в свете костра.

— Я больше не боюсь ночи, — напряжённо произнёс он, погрузившись в задумчивость. — Я не тот, кем был раньше. Теперь демонам нужно бояться меня, а не наоборот. Им нужно договариваться со мной, а не мне с ними.

Когда колдун поднял глаза, во взгляде его сквозила опустошённость и решительность одновременно, словно воспоминание о давнем, твёрдо принятом решении.

— Я больше не молюсь, чтобы скорее наступило утро.

Элисса потянулась за новым поленом для костра. Оно упало в огонь с глухим ударом и выбило вереницу искорок, которые, кружась в дыме, устремились вверх. Следя глазами за восхождением мерцающих точек, чтобы не встречаться взглядом с волшебником, она обхватила себя руками за плечи, спасаясь от холода. Где-то там, ни далеко ни близко, выли волки — дули в раковину ночи.

Словно чем-то встревоженный, маг глянул в сторону леса, всматриваясь, как в колодец, в темноту между неверными тенями стволов и ветвей. Хартонис смотрел так напряжённо, что ей показалось, он не просто слышит, а слушает и волчий вой, и прочие звуки — что он знает все мириады языков глубокой ночи.

Мужчина думал, убеждал себя, что поступает правильно, а потом, точно также убеждал, что рассержен — да мыслимо ли потакать подобной дерзости?! За несколько дней и ночей с появления Элиссы он многое сказал себе. Говорил, что проявляет благоразумие — что может быть опаснее, чем приютить беглую дочь тейрна? Что проявляет сострадание — слишком уж она стара, чтобы освоить тонкости колдовства, и чем скорее девушка это поймёт, тем лучше. Он много чего себе сказал, признался себе во многих страстях, но не в смятении, которое владело его душой.

Хартонис припомнил, как несмотря ни на что, Элеонора ждала Брайса. И пусть сам маг, тогда ещё мужчина в самом расцвете сил, смог воспользоваться слабостью женщины и «завоевать» её, она никогда не принадлежала волшебнику в самом деле. Всегда смотрела в горизонт, дожидаясь Кусланда. Даже известие о смерти Брайса ничего в ней не изменило. Даже здравый смысл не поколебал её твёрдости. И она дождалась.

Ещё раньше, чем Элисса заступила на вахту — точнее сказать, начала осаду, так иногда ему казалось, — Хартонис знал, что она унаследовала от матери упрямство. Немалый подвиг — в одиночку добраться из Хайевера до Диких земель Коркари, как это сделала она. По коже шли мурашки от одной мысли, что хрупкая девушка бросила вызов не только огромному расстоянию — прошла всю страну, — но и рискнула сунуться в тёмный, полный диких зверей и хасиндов лес. И всё ради того, чтобы найти его. Волшебник понимал, что ночь за ночью она проводила одна в недоброй темноте. Поэтому раньше, чем он захлопнул дверь у неё перед носом и приказал своим слугам не общаться с ней, мужчина знал, что прогнать Элиссу будет нелегко. Понимал он это даже в ту ночь, когда вышел под дождь и ударил её. Требовалось что-то другое. Нечто более глубокое, чем здравый смысл.

Хартонис говорил себе, что ей достанет безумия уморить себя, ожидая, пока он спустится со своей башни. Он говорил себе, что надо быть честным, признать истину во всём её искажённом обличье, что Элисса увидит, поймёт: её бдение может привести лишь к погибели их обоих.

Всё это Хартонис говорил себе потому, что по-прежнему любил её мать и потому, что знал: человек не бездействует, даже когда ждёт. Что порой нож, не извлечённый из ножен, способен перерезать намного больше глоток. Поэтому он пришёл из человеколюбия, с едой, которая ей была так необходима, и с открытостью, которая звучала неприятно, потому что была заранее продумана. Он никак не рассчитывал, что пустится в беседы и рассказы о демонах, Тени, Порождениях Тьмы, скверне и уж тем более о своём прошлом. Последний раз он по-настоящему разговаривал уже очень давно. Больше десяти лет его слова улетали в никуда.

— Я даже не помню, когда эта мысль впервые появилась в моей голове, — сказал волшебник, делая паузы, чтобы перевести неровное дыхание. — Осознание, что жизни недостаточно, дабы открыть все тайны, которые стоят предо мной. Завеса так многогранна, а мир за той стороной, кажется, даже больше, чем этот. Однако, всё требует времени и вдумчивости. Кажется невозможным тянуть эту лямку в одиночку и лишь по-настоящему острый ум способен удерживать понимание в голове. Не знаю, откуда эта Серая узнала о моих помыслах, хоть мысли имеются, — кивнул он сам себе, — но однажды она появилась на моём пороге, — его взгляд впился в Элиссу, — незваной гостьей, прямо как ты… — и Хартонис поведал девушке о своём положении. О скверне, что бурлила в его крови. О кровавых опытах и достижении возможности прожить более долгую жизнь, чем была отмерена ему судьбой, а также о том, как он начал строить планы достижения далёкого и давно потерянного тейга Ронгор.

Ничего не говоря, Элисса смотрела на него со спокойным выражением на тонкоскулом лице, вся погружённая в историю, как будто она вглядывалась в неведомое через дым иное, более жестокое пламя.

Ещё один молчаливый слушатель. То ли брюнетка молчала недовольно — возможно, он говорил слишком долго или слишком мудрёно, — то ли приберегала своё мнение под конец, понимая, что его рассказ — единое живое целое, и поэтому оценивать его надо целиком.

— Теперь полярность моих снов сменилась, — продолжил Хартонис, — я не знаю, что и думать. Тень стала зыбкой и мимолётной, будто бы что-то куда более опасное и могущественное заслонила её, заставляя даже самых сильных демонов обходить меня стороной. Что-то… старое. Что-то, кому я нужен.

Хартонис помедлил, то ли чтобы дать почувствовать важность сказанного, то ли чтобы ещё раз пережить воспоминание, — он и сам не знал. Иногда слова сами себя обрывали. Он теребил край плаща, перекатывая грубый шов между большим и указательным пальцами. Элисса, в это время, провела краем ладони по внутренней стороне плошки, чтобы выгрести последние остатки каши — будто рабыня или служанка. Странно было, заметил Хартонис, как она то вспоминала, то вновь забывала привычки благородной из замка тейрнов.

— И ты не знаешь, кто это? — спросила она, проглотив.

— Подозреваю, — уклончиво ответил маг, погружённый в воспоминания. — Я думаю… думаю, что это один из магистров Тевинтера, которые первыми шагнули в Золотой Город, а потом стали первыми Порождениями Тьмы. Теми, кто вёл тварей на Первый Мор.

Элисса последний раз провела языком по ободку плошки. Если слова мага и поразили её, то она умудрилась ничем этого не показать. Напротив, отнеслась к этому словно обычному старческому маразму или невинной прихоти любимого деда.

— Ты ведь говорил, что Мор ведёт Архидемон? — уточнила девушка.

От раздражения смех его был холодным, как мрамор.

— Архидемон — просто знамя и координатор, — пояснил Хартонис. — Уверяю тебя, если бы Порождения умели в тактику и стратегию, то миру хватило бы ещё Первого Мора. Нет, вся мощь орды тварей — в их количестве и индивидуальной силе каждого чудовища. Наше спасение в том, что уровень их интеллекта невообразимо низок, а магистры… Может, они спали, точно также, как и Древние Боги? Я не знаю этого, но теперь… кажется близок к тому, чтобы найти ответ.

Забыв о еде, Элисса наблюдала за ним с мудрым спокойствием, которое придавало законченность и совершенство красоте её матери.

— Значит, ты общался во сне не с демоном, а с… другим существом? Магистром? Порождением Тьмы?

Он кивнул и прищурился, вспоминая о чуде, которое произошло в день, когда он лёг спать после приёма скверны. О дивный, захватывающий дух прорыв! Впервые за долгие десятки лет Хартонис по настоящему зашёл в тупик, не зная, как реагировать на столь необычное явление, как сон в Тени, где маг бродил по Глубинным тропам, по итогу встретившись с… ним.

— И больше никто, никакой волшебник никогда не видел во снах ничего подобного? — спросила его Элисса.

— Я бы знал, — пояснил Хартонис. — Хотя бы слухи, но ходили бы. Может, кто-то написал бы об этом книгу или… — он пожал плечами. — Даже если такие вещи происходили с кем-то очень давно, то могли остаться свидетели — те же демоны или духи. Но никто из них ничего не мог ответить мне.

Как это было странно, получить главное откровение всей его жизни уже под самый её конец. Когда старость ломит суставы и подкашивает ноги. Когда тело мучает одышка, а разум уже не столь острый, как был в юности.

Волшебник часто думал о людях, которых знал — воинственных и просто целеустремленных, — об их завидной способности ни на что не обращать внимания и ничему не придавать значения. Своего рода сознательная неграмотность, словно все проявления недостойных страстей и сомнений, все бренные подробности, которые составляли реальность их жизни, написаны на языке, которого они не в состоянии понять, и поэтому должны осуждаться и принижаться.

Скорее всего другие маги могли не придать этому знания, посчитать «путешествие на Глубинные тропы» одной из уловок демонов, от которых нужно продолжать скрываться, пряча голову в песок. Этим людям не приходило в голову, что презирать мелочи — это презирать самих себя. Но в том и состоит трагедия публичности.

— Но почему именно ты? — изящный овал лица Элиссы тепло и неподвижно светился на мрачном фоне чёрной лесной чащи. — Почему сейчас? Разве не могла та Серая прийти раньше? Разве не мог этот… «магистр» быть более достоверным в своём убеждении? Ты в сомнениях, продолжаешь сидеть в башне и чего-то ждать, хотя уже мог быть на полпути к тому тейгу, если бы неведомый «демон» мог объяснить более полно.

Сколько раз за последние дни он доверял все эти вопросы пергаменту и чернилам!

— Не представляю. Может быть, это всё грёбаная судьба. Может быть, это приятные последствия моего сумасшествия — поверь, никто не может вынести то, что денно и нощно выносил я, и немножко не сойти с ума, — маг закатил глаза и так карикатурно задёргал головой, что Элисса засмеялась. — Может быть, от долгой практики магии крови, моё астральное тело стало куда более чувствительным и чем-то привлекло его внимание. Может быть…

Голос сорвался, и Хартонис, поморщившись, прочистил горло. Слова могли воспарять, падать, сверкать, иногда ярче солнца. Ослеплять и освещать. Другое дело голос. Он остаётся привязан к почве выражений. Как бы ни плясал голос, под ногами его всегда лежали могилы. Продолжая тяжёлый вздох, мужчина произнёс:

— Но есть намного более важный вопрос.

Элисса обхватила колени, щурясь на всплески и спирали языков пламени. Лицо её было, скорее, осторожным, чем безучастным. Хартонис догадывался, как он выглядит со стороны: в суровом взгляде — вызов, агрессивная самозащита, гроза своим подручным. Он казался желчным стариком, который сваливает все свои доводы в кучу, размахивая ослабевшими кулаками. Но если и было у неё в глазах осуждение, маг не мог его разглядеть.

— Мой статус и моё обучение, — произнесла девушка.

Элеонора — её мать, а значит Брайс приходится ей отчимом, который до последнего момента не знал об этом. Однако, когда всё вскрылось, этот человек не мог не подумать о Хартонисе. Не мог не просчитать, куда направится его «дочь», пробудившая в себе магию и желающая ей обучиться.

Волшебник смотрел на Элиссу, пытаясь за суровым выражением лица скрыть слабость.

— Не совсем. В первую очередь я хотел бы знать: за тобой было преследование? — строго спросил он.

— Что? Преследование? — проговорила девушка с искренним недоумением и даже замешательством. Кажется этого вопроса она не ожидала. Брюнетка смотрела на колдуна, открыв рот и не в силах произнести ни слова. — Если бы за мной шли, то либо уже забрали в Круг, либо приволокли домой в цепях! Бросили бы к ногам моей распутной мамаши — можешь мне поверить!

— Только если не желали выйти на меня, — произнёс Хартонис и сам поразился тому, как это коррелировало с его собственными мыслями, страхами и желанием действовать. Направиться на поиск давно забытого тейга, спасаясь от возможного преследования.

Что-то в его голосе прозвучало так, что Элисса отшатнулась. Какая-то нотка безумия.

— Я не л-лгу… — глаза её заволокли слезы. Она как-то странно склонила голову набок, словно отворачивая лицо от невидимых ударов. — Я не лгу, — повторила она угрожающе. Уголки губ девушки исказились гримасой. — Нет. Послушай. Всё же было так хорошо… так хорошо! Твои истории, путешествие… — Кусланд взмахнула руками, — почему нет?! Я пойду следом!

— Так оно и бывает, — услышал Хартонис свой резкий беспощадный голос. — Владыки церкви не дураки и умеют думать получше многих. Храмовники один раз уже находили моё жилище, и видимо, решили, что настал ещё один черёд. Тебя пустили впереди себя, может, даже расчищали дорогу, дабы не встретила непреодолимых препятствий, а сами шли следом, в погоне за малефикарами, к которым ты их приводила. Или ты сразу же бросилась именно ко мне? — прищурился старик. — Хоть я и получил разрешение на свободную жизнь ещё от короля Мэрика, но церковь всегда считала себя выше остальных.

— Я не знаю, о чем ты говоришь! Я была максимально осторожна и даже не посещала города с церковью! — воскликнула девушка.

Однако, облик Хартониса был гневен — то была застарелая ненависть, с годами ставшая нечеловеческой. Обвинения слетали с его губ, как птицы с потревоженного дерева и Элисса лишь могла надеяться уклониться от этих слов, будто от броска камня. Получалось не всегда и невидимые синяки уже расцвели на нежной коже.

Маг говорил и весь трясся, дрожал от воспоминаний и гнева, в наготе от безжалостно сорванных с него десятков лет. Ложь, надежды и предательства, вереница шумных битв под палящим солнцем подступали к нему как наяву.

— Харт… — проговорила девушка. Как похоже на её беспутную мать! — Да что ты такое гово…

— Брайс подослал тебя ко мне! — бушевал маг, чьё безумие толкнуло его на новую тропу. — Он никогда не был глупцом, а стоило лишь узнать, что его дочь — не его дочь, да к тому же владеет магией, решил раз и навсегда закрыть сразу несколько старых долгов! Ещё и церковь умаслить заодно, куда же тейрну без этого! Всё было спланировано и ты уже навлекла на меня погоню!

— А если и так! — закричала Элисса. — То уже поздно об этом ныть! Я старалась как могла, на пределе своих сил, выискивала всевозможные слухи о том, где именно в Диких землях Коркари можно тебя найти! Как лучше добраться, где безопасные пути. Если всё это устроили храмовники, то они должны быть величайшими гениями всего Тедаса! Странно, что в мире так много малефикаров и одержимых, если церковь столь сильна и умна!

Хартонис в ужасе смотрел на неё, и собственное недавнее неистовство ещё звенело у него в ушах. Конечно же, она не понимает…

— Всё это не спроста, — с каким-то смирением произнёс маг. — Твой приход, мои видения, скверна в крови… Судьба… Толкает в путь…

Слишком поздно, понял мужчина, вглядываясь в лицо Элиссы, сидевшей по другую сторону костра. Всё уже случилось. Несмотря на все прошедшие годы, несмотря на рост собственной магической силы и мастерства (в обмен на слабость физической оболочки), эта девчонка швырнула его во вчерашний день. Достаточно было просто смотреть на неё, и он ощущал пыль, кровь и дым войны за независимость Ферелдена. Маг понял её взгляд — как было не понять, когда он с готовностью узнал в нём свой собственный? Слишком много потерь. Слишком много отброшено маленьких надежд. Слишком много предательств самого себя. Это взгляд человека, который понимает, что мир — судья капризный, он прощает только лишь для того, чтобы наложить ещё более суровое наказание. Элисса испытала момент слабости, когда увидела, как он карабкается вниз по склону и несёт еду — теперь он это понимал. Она позволила себе надеяться. Её душа позаимствовала благодарность у тела и восприняла как собственную.

Хартонис верил девушке. Она не знала, во что ввязалась, когда направилась на его поиск. И даже если всё это и правда череда случайностей, оставаться здесь слишком опасно. Ему нужно уйти, затаиться. Однако, куда будет уйти лучше всего, чем не на поиск тейга, о котором он столько думал?

«Как же она похожа на свою мать, — с грустью подумал Хартонис. — Именно на такое меня и стоило бы поймать. Отчасти загадку. Отчасти дурманящий наркотик. Такую, которую я мог бы полюбить».

— Ты знала, что я присутствовал в момент, когда Брайс вернулся из своего «самоубийственного похода»? — спросил он, нарушая тишину тёмного леса и шуршания огня. — Вернулся, чтобы моментально стать героем, ни больше ни меньше! Сам король Мэрик осыпал его всевозможными почестями. Его! А что я?! Получил «свободу» от церкви, которая даже ничего не стоит, ведь за мной продолжают охоту! И всё потому, что я владею магией! Я! — мужчина склонил голову к огню, пряча глаза. — Я всё видел с самого начала. Это мою спину Брайс сломал, взбираясь к вершине собственной власти.

Хартонис потёр нос и глубоко вздохнул, словно готовясь нырнуть в воду. Его всегда поражало, какими странными бывают причуды и страхи тела.

— Брайс Кусланд, — сказал колдун, выговаривая имя как когда-то, по-дружески и с доверительной иронией. — Мой соратник… Мой друг… Он украл у меня жену… Моё утро.

Маг бросил на неё взгляд, приглашая говорить, но Элисса молчала и ёрзала, словно никак не могла усесться. Она лишь сглотнула слюну, не разжимая губ.

— Остаётся лишь одно, — продолжил он, и голос получался неровным от противоречивых страстей. — У меня остаётся лишь одно… Моя мечта… И я должен достичь хотя бы её.

Хартонис смотрел на угли костра, пульсировавшие у подножия почерневшего леса, и молчал, честно предоставляя Элиссе возможность ответить — по крайней мере, так он себе сказал. На самом деле от одной только мысли, что сейчас раздастся её голос, ему хотелось поморщиться. Его рассказ, по сути, превратился в исповедь.

— Узнать тайну Золотого Города? — спросила она.

— Добраться до тейга Ронгор, — сказал волшебник.

— Чтобы скрыться от церкви и Брайса? — новые слова упали, как острые клинки.

— Чтобы узнать истину и получить возможность продолжить жить — долго жить. Причём нормальной жизнью.

Хартонис понимал, что говорит излишне трагично, хотя слова он отмерял, как голодные матери масло. Такие слова не выговариваются спокойно и уж тем более не обвиняют в преступлениях культ Андрасте и одного из самых высокопоставленных людей страны.

Лицо у Элиссы стало каменным, как у человека, которого жестоко обидели, но, заметив это, волшебник сдержал резкую отповедь внутри, опасаясь вместе с ней выпустить на волю целую бурю страстей. Хартонис будто бы наяву слышал её мысленный крик: «Старый ревнивый дурак! Он получил её — Элеонору! — потому что лучше тебя, вот и всё. Теперь ты сидишь здесь, вдали ото всех, тихо ненавидя за это весь мир. Прячешься, забросив свою жизнь, занимаясь глупыми, бессмысленными и никому неинтересными исследованиями, потому что когда-то давно, почти двадцать лет назад, Брайс Кусланд заполучил единственную женщину, которую ты любил! И теперь ты жаждешь мести, одновременно её опасаясь. Пытаешься сбежать от самого себя, лишь бы не остаться наедине с этими мыслями!»

Маг глубоко вздохнул, отодвинулся от костра, который вдруг неожиданно стал обжигать его своим жаром. Хотел по новой набить трубку, но дрожь в руках удалось унять только стиснув кулаки.

«У меня руки трясутся», — осознал волшебник.

Тем временем, Элисса напряжённо думала. Поначалу она радовалась, когда голос Хартониса стал пронзительнее, жесты — хаотичнее, речь приобрела устойчивую жёсткость, отчего на него было тяжело смотреть и невозможно противоречить.

Сердце девушки счастливо сжималось, убеждённое, что он уже согласился. Согласился её обучать! Но тон его голоса быстро убедил её в обратном. Взволнованность. Ироничные замечания, словно Хартонис говорил: «Сколько можно?» Манера речи — вещь связанная, настолько же несвободная, как раб или лошадь.

Сейчас Элиссу сковывало место. Сковывала ситуация. Но чаще всего её направляли другие люди. Ныне девушка ощущала, что в каждом слове Хартониса таится тень множества имён и каких-то маленьких, неизвестных ей фактов, заставляющих теряться. И чем дольше колдун говорил, тем больше Элисса понимала, что говорит он не с нею… А с Элеонорой.

Почему-то эта ирония жалит. Изначально девушка принимала его за отца, а теперь он принимает её за мать.

«Он безумен… Также, как и я», — едва не рассмеялась Элисса.

Хартонис не столько её отец, сколько брат. Ещё один ребёнок Элеоноры, такой же надломленный и познавший точно такое же предательство. А своё положение Элисса считала именно предательством. Её мать могла повлиять на Брайса, поспособствовать тому, чтобы жизнь одной попаданки сложилась иначе. Но она не сделала этого. Не захотела или не смогла — уже не важно. Факт остаётся фактом. Теперь Элисса здесь. Вместе со спятившим волшебником, который живёт прошлым и видит даже более безумные сны, чем другие маги.

«Хорошо, что я просто использую технику, показанную Галеном и ничего более, — подумала девушка. Мир Тени пугал брюнетку и она не хотела давать демонам даже шанса попытаться её найти. — Именно что найти. Если я правильно поняла целителя и Хартониса, то я всё равно оказываюсь в Тени, когда засыпаю. Просто меня никто не видит. Однако, если найдут…»

Элисса качнула головой, невольно обхватив старый амулет с грифоном, висевший на её груди, сосредоточившись на реальности и всклоченном колдуне, сидящем напротив.

Она ошиблась во всём, что касалось его, не только в манере поведения и внешности. Книги и истории, включая даже её мать, изображали Хартониса прекрасным, могучим бойцом, а также учёным и мистиком, который все годы своего отшельничества посвятил тайным наукам. Элисса успела достаточно прожить в этом мире, чтобы понимать важность смыслов и осознать, что достижение вершин магии — извечная одержимость всякого колдуна. И на первый взгляд Хартонис ничем не отличался от остальных. Пусть был более неразборчив в своих поступках, но то были мелочи, на которые можно закрыть глаза. Однако, на второй взгляд всё было категорически не так. Элисса видела, что ключевая причина, почему волшебник покинул общество и заперся вдали ото всех — это разбитое сердце. Именно поэтому он, как одержимый, начал закапываться в магию, стремясь найти в ней новый смысл собственной жизни. В этом крылась причина, почему он выпил флакон скверны, на слово поверив какой-то незнакомой Серой. В этом крылась причина, почему вместо сокрытия снов, как по словам Галена (ему девушка не видела смысла не доверять) поступают почти все маги, Хартонис сам окунается в Тень и скитается по ней, изучая её и населяющих её демонов. Вот почему он желает отправиться в неведомые дали, на Глубинные тропы, где властвуют Порождения Тьмы.

Что это такое? Что перевернулось в его голове? Неужели всего лишь… любовь? То, что делает Хартонис — больше чем ошибка глупца, это одержимость безумца, сравнимого с аскетами, которые бьют себя розгами и камнями или едят только бычьи шкуры, покрытые религиозными письменами. Он находится в отшельничестве почти двадцать лет! Любая идея, которая способна поглотить такую необъятную часть жизни, должна просто свести с ума.

Однажды, ещё в прошлой жизни, с её дочерью, Юлией, говорил школьный психолог. Тогда Алина сидела под дверью, но слышимость была достаточно хорошей.

«Тебе кажется, что ты её ненавидишь», — заявил мужчина, общаясь с девочкой. Речь, разумеется, шла о самой Алине.

«Мне не кажется, я уверена», — злобно ответила Юля.

«Под покровом ненависти, — пояснил психолог, — ни в чём нельзя быть уверенным».

Теперь, глядя на этого пожилого человека и слушая его речи, Элисса поняла те слова. Запершись в своей старой колдовской башне, зажатый в пределы собственной души, Хартонис слил воедино две главные движущие силы своей жизни. Свою магическую науку и свою ненависть. Как было не переплестись им в единый бурный поток, так долго оставаясь заключёнными в тесном пространстве? Таить обиду означает размышлять и бездействовать, идти по жизни, как те, кто ни на кого не держит зла. Но ненависть родом из более дикого, более жестокого племени. Даже когда нет возможности нанести удар, она всё равно атакует. Если не вовне, то внутрь, ибо для неё нет направлений. Ненавидеть, особенно если не давать волю мести — значит устроить самому себе осаду, довести себя до истощения, а потом возложить вину, словно венок, к ногам ненавидимых.

Да, вновь подумала Элисса. Хартонис — брат ей.

— Значит, всё это время, — отважилась она вставить в одну из немногих пауз, — ты совершенствовал магию, но упёрся в тупик. Не мог найти ответы на вопросы, которые снедали тебя. Поэтому ты… решил выйти за грань обычной магии, даже магии крови, чтобы стать тем, кто может… искать свой путь вечно, — постаралась девушка сложить все сказанные слова и намёки, которые прозвучали за этим костром.

— Да, — коротко согласился он.

— Поэтому ты решил выпить скверну, поэтому теперь общаешься с… магистром Тевинтера? — продолжила Элисса.

Хартонис молча кивнул.

— Что ты узнал, кроме названия тейга, куда тебе нужно? — спросила она.

Вопрос потряс его, это было видно. Волшебник провёл пальцами с длинными ногтями сквозь густую всклокоченную бороду.

— Только название, — сказал он наконец с угрюмой неохотой человека, вынужденного признать несоответствие между своими похвальбами и собственным кошельком.

— Только название, — едва не рассмеялась Элисса.

В брюнетку вперился долгий мрачный взгляд. Она напомнила себе, что надо быть осторожнее.

После всего, что ей пришлось пережить, девушка подсознательно не выносила в людях самомнения. Но этот человек был ей нужен.

Сосредоточенный взгляд Хартониса изменился. Стал будто бы обращённым внутрь. Затем он произнёс:

— Только про тейг Ронгор.

Он почти прошептал это название, словно оно было сосудом с фуриями, который можно вскрыть небрежными речами.

— Ронгор, — повторила она, только потому, что этого требовал его тон.

— Оно происходит из кхазалида, старого языка гномов, — продолжил маг. — И означает «Благородная пещера» или «Высокое тайное место», в зависимости от того, насколько буквален перевод.

— Значит, тейг Ронгор. Вот где прячутся все ответы, — произнесла Элисса, изо всех сил скрывая сарказм. Она видела, что ему неприятно слышать, как она говорит об этом, но не могла сдержать саму себя.

— Я в этом уверен, — сухо сказал колдун.

— Но если это заброшенный и старый тейг, где-то в Глубинных тропах… — девушка словно бы ожидала, что в любую секунду он прервёт её, но этого всё не происходило. — То его местоположение попросту неизвестно.

Ещё один угрюмый взгляд вперился в неё.

— Это не надолго, — заявил он с безапелляционностью, свойственной старикам. — Сущность во сне показывает мне путь. Не весь сразу, но частями. Урывками. Будто бы опасается дать слишком много, боится запутать меня. Однако, я уже имею понятие, откуда стоит начать поиск. И если его начать… то ответ, рано или поздно, придёт ко мне сам собой. Даст мне то, чего я жажду.

«Чего ты по настоящему жаждешь не случится уже никогда», — поняла Элисса. Однако, девушка не видела причин, почему бы не поддержать его. Не поддержать Хартониса, рассчитывая на желаемое уже для неё. А если даже маг, в конечном итоге, что-нибудь найдёт, то тоже самое найдёт и его ученица, верно?

— Значит, путь известен, — заставила она себя произнести эти слова.

— Именно так! Я знаю, я сейчас говорю как сумасшедший, но такое чувство, будто сам мир намекает мне на то, что пора в дорогу. Скверна, которая подстегнула моё физическое состояние и дала бодрости, хоть и сократила жизнь. Тупик в исследованиях, которые невозможно решить с текущим уровнем знаний. Начинающийся Мор, который затопит поверхность, но освободит Глубинные тропы. И ты, которая, быть может, навела на меня храмовников.

Кивнуть оказалось трудно, словно жалость сковала ей мышцы в той точке, где соединялась шея и голова. Какие же запасы целеустремлённости ему потребовались? Не только надолго погрузиться в работу, лишённую сколько-нибудь осязаемой выгоды, но и не иметь при этом никаких видимых способов оценить успех! Ведь что значит сугубо теоретические исследования, без возможности адекватно проверить теорию практикой? Да, Хартонис наверняка изыскивал способы, но один волшебник — не показатель. Нужны десятки, если не сотни! Нужно проверять, не является ли это какой-то врождённой или приобретённой способностью и… да тысячи этих «и»!

«Неужто в это время так поступали все? — пронеслась мысль в голове Элиссы. — Помню, что-то подобное рассказывали в школе. Что наука в эти времена, так как знания предпочитали скрывать и доносить лишь от отца к сыну, была столь неразвита, что фактически отсутствовала. А немногие энтузиасты загоняли человечество в тупик ложными теориями, в которые люди верили сотни лет, до момента какого-нибудь опровержения и перепроверок. Сколько времени на это ушло! И вот, сейчас, я нахожусь в похожем времени, с поправкой на магию. Сижу перед человеком, который считается здешним учёным, но в современном мире его давно положили бы в психушку… Однако, несмотря ни на что, Хартониса нельзя не уважать. Вот только каким бы упорством это не было достигнуто, подобным подходом не обладает здравый ум».

Маски. Поведение — это вопрос выбора подходящей маски. Этому научила её замечательная «карьера» прошлой жизни, а бытие в замке Кусландов, как оказалось, только закрепило пройденное. Можно представить себе, что выражения лица находятся каждое на своём месте: здесь — тревога, там — приветливость, а расстояние между ними измеряется трудностью заставить себя перейти из одной маски в другую. Сейчас не было ничего труднее, чем втиснуть живой интерес в жалость, которую она испытывала к этому человеку.

«Великий маг на проверку оказался разбитым жизнью человеком, одержимым своими старыми чувствами», — крутились мысли в голове Элиссы.

— Другие волшебники когда-нибудь испытывали нечто подобное? — она это уже спрашивала, но стоило повторить.

— Никогда, — ответил он. На его лице и в осанке проступила дряхлость. Хартонис сжался до оболочки шкур, облачавших его. Он стал выглядеть одиноким, каким и был на самом деле, и даже ещё более отрезанным от всего мира. — Что это может означать? — спросил у неё мужчина.

Элисса прищурилась. Её странно задело это открытое проявление слабости. И в этот момент что-то произошло. Девушка увидела Хартониса. Посмотрела на него своим взглядом истины.

Скверна уже подорвала его, сделала уродливым, как изношенная и порванная вещь. Как будто истерзаны и искорёжены были края его души. Ткань повседневности каким-то образом бередила саму суть волшебника. Словно она не могла выдержать такой мерзости и пыталась быстрее стереть ненавистное и несочетаемое.

«Это влияние скверны, — безошибочно подумала Элисса. — Вот и причина сокращения жизни у тех, кто связал свою суть с этой пакостью».

Но вдруг девушка увидела что-то ещё, имеющее оттенок суждения, словно благословение и порицание стали подобны прозрачному стеклу, видимому лишь при определённом свете. Что-то нависло над магом, истекало из него, нечто осязаемое… Зло. Нет. Не зло. Проклятие. Он проклят.

Почему-то она знала это с той же уверенностью, с какой младенцы узнают, что у них есть руки. Бездумно. Наверняка. Он проклят.

Девушка моргнула, взгляд истины пропал, и Хартонис снова превратился в постаревшего волшебника. Внешние грани столь же непроницаемы, как раньше. Тоска захлестнула её, неясная и неудержимая, бессилие, которое накатывает, когда потери множатся, переходя мыслимые пределы. Сжав рукой одеяло, она заставила себя подняться на ноги и поспешно сесть рядом с колдуном на холодной земле.

Элисса посмотрела на него привычными, хорошо знакомыми ей глазами, взгляд которых обещает пойти за ним на край света. Она понимала, что он полон отчаяния — развалина могучего некогда человека.

Но кроме того, брюнетка знала, что надо делать ей — что дарить. Ещё один урок из прошлой жизни. Это так просто, потому что именно этого страждут все безумцы, об этом тоскуют более всего остального… Чтобы им верили.

— Ты на верном пути, — тихо сказала Элисса, а потом наклонилась и поцеловала его. Всю свою жизнь она мучила себя мужчинами. — Скоро ответы сами упадут тебе в руки.

Воспоминание о его силе похоже на благовоние. Угрызения совести начинаются позже, в темноте. Почему нет места более одинокого, чем влажный от пота уголок рядом со спящим мужчиной? И в то же время, нет места более безопасного? Обернув одеяло вокруг обнажённого тела, Элисса проковыляла к тлеющему костровищу, села и, покачиваясь из стороны в сторону, попыталась выдавить из себя воспоминания о скользкой коже и сопении, сопровождающем напряжённые усилия немолодого человека.

Темнота непроглядна настолько, что лес и проломленная башня кажутся чёрными как смоль. Тепло разворошенного костра лишь подчёркивает холод.

Слёзы приходят только когда он дотрагивается до неё — мягкая рука проводит по спине, падает, как лист. Доброта. Единственное, чего она выдержать не может. Доброту.

— Мы совершили первую совместную ошибку, — сказал Хартонис, словно это было нечто значительное. — Больше мы её не повторим.

Леса никогда не дремлют в полной тишине, даже в мертвенную безветренную ночь. Соприкосновение побегов и листьев, напряжение раздваивающихся сучьев, непрестанный шорох сцепляющихся ветвей, которые вовлекают в своё движение всё новые деревья, создавая переплетение пустых пространств, и только внезапно возникший на пути уступ почвы останавливает эту волну. Всё вступает в сговор и вместе создаёт шепчущую тьму. Угольки потрескивают, как бокалы, чокающиеся где-то вдалеке.

— Я пропащая? — рыдала девушка. — Почему всё всегда… вот так?..

— Все мы несём на себе не видимое глазу бремя, — ответил он, садясь не рядом, а скорее, позади неё. — Все мы сгибаемся под его тяжестью.

— Ты хочешь сказать — ты, — сказала она, ненавидя себя за это обвинение. — Посмотри, как ты согнулся!

Но рука с её спины не ушла.

— Мне иначе нельзя… Я должен открыть истину, Элисса. Не только ненависть руководит моими поступками!

Она непроизвольно фыркнула и флегматично заметила:

— Какая разница? Порождения Тьмы снова будут побеждены также, как в предыдущие разы. Какой это Мор, Хартонис? Пятый? А Древних Богов сколько? Семь? То есть, ещё два вслед за этим и потом твари окончательно свихнутся, так? Превратятся в простых, хоть и опасных животных. Человечество уже победило! Очнись!

Кончики его пальцев отступили.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, непринуждённо и раздражённо одновременно.

— Имею в виду, что даже если каким-то чудом ты достигнешь желаемого и обретёшь вечную жизнь, то всего лишь станешь врагом человечества. Очередным монстром, которого они уничтожат. Как Порождений, как эльфов, как гномов. Пусть не сразу же, но через сто лет. Или двести!

С чего вдруг она внезапно начала его ненавидеть? Потому ли, что соблазнила, или потому, что он не смог противиться? Или потому, что ей было всё равно, переспать или не переспать с ним? Элисса смотрела на него и не могла или не хотела скрыть ликование в глазах.

— А когда враги кончатся, то пойдёт черёд магов и, быть может, даже демонов. Почему нет? Людям нужен враг, а он как раз под рукой!

Тишина. Угрызения совести обрушились на девушку, как удар.

«Разве ты не видишь? — кричало всё у неё внутри. — Разве ты не видишь, какой яд я несу в себе? Ударь меня! Задуши! Высеки до костей своими вопросами!»

Но вместо того, чтобы исправиться, Элисса засмеялась.

— Ты слишком долго держал себя взаперти, старик. Твоё откровение пришло к тебе слишком поздно.

На утро девушка обнаружила, что Хартонис пропал, покинув свою башню.

---

Великий волшебник Хартонис, взгляд со стороны

Колдун пробирался холодными лесными чащобами, и насколько стары были его кости, настолько юны его мысли. Он раздражался и морщился, но в его спотыкающихся шагах чувствовалась привычка, свидетельство многих лет, проведённых в странствиях. Четыре дня он тащился, петляя между высокими, как колонны, деревьями, щурился на яркий солнечный свет, проникающий сквозь ещё по-весеннему редкий лесной полог, и по медленно подползающим далёким ориентирам прокладывал путь к месту назначения…

Хартонис специально ушёл через лес, чтобы Элисса не смогла его отследить. В конце концов, он оставил ей до смешного мало подсказок, где можно себя отыскать. А не зная даже сторону, она не сможет отследить его, как бы ни старалась.

Воспоминания о ней, о разговоре и особенно о той ночи, мужчина старался от себя гнать, считая недостойными. Вместо этого он строил план, как своего пути, так и найма отряда, который помог бы ему спуститься на Глубинные тропы, а потом прикрывал, помогая добраться до тейга. Непростая задача, но не простым был и он.

Кое-что уже начало выстраиваться, например таинственный магистр в его снах показал то, что просто обязано привлечь чужое, недалёкое внимание — золото. В тейге Ронгор находилась крупнейшая гномская сокровищница, казна, которую они не успели вывезти, оказавшись атакованными Порождениями Тьмы.

— Если что-то и может подстегнуть наёмника, так только деньги, — хмыкнул старик.

Для начала Хартонис планировал выйти к Лотерингу. Крупнейшему поселению, расположенному примерно в двух неделях пути от его места жительства. Имелись, конечно, и более мелкие деревеньки, но он их не считал. А вот дальше… от Лотеринга маг хотел завернуть на запад, вдоль озера Каленхад, добравшись до Редклиффа. Оттуда, прямо по Имперскому тракту, на север, в сторону Морозных гор, Орзаммара и Иджхолла.

Последнее — крупный город, выросший из перевалочной базы купцов, торгующих с гномами-наземниками, солдат Ферелдена, защищающих границы и форпоста Серых Стражей, которые патрулировали те области, в поисках Порождений Тьмы, которые постоянно лезли из Глубинных троп. Идеальное место, чтобы начать свой путь.

Волшебник давно уже собирался поехать в Иджхолл и нанять Серых Стражей, либо хотя бы артель наёмников. Элисса только заставила его сократить расписание, начать путешествие раньше, чем сам Хартонис окончательно бы дозрел. Появление девушки всколыхнуло его больше, чем он готов был себе признаться — недоверие, сходство с матерью, колкие вопросы, их злосчастная мимолетная связь — но если бы Элисса не появилась, последствия могли оказаться губительны. Сейчас, по крайней мере, он знал, почему судьба послала её к нему: это был пинок под зад.

Но пока что, первым испытанием на его пути был Лотеринг. Всё, что Хартонис знал об этом месте, ему рассказал его слуга Вирин. Поскольку это был ближайший к башне сколько-нибудь значительный центр цивилизации (не считая маленьких деревень), Вирин приходил сюда три-четыре раза в год, продавать шкурки и на деньги, которые выручал, приобретал то, чего сами они себе обеспечить не могли.

Вирин — человек спокойный и несуетливый, с тщательно скрываемым удовольствием рассказывал истории о своих поездках. Возможно потому, что путешествие было и трудным, и опасным — Сунея, как правило, не прощала Хартонису долгие недели отсутствия мужа, — а возможно потому, что эти отлучки были переменами в монотонности его повседневной жизни. В течение нескольких дней после возвращения Вирин бывал склонен важничать и топать ногами. Только когда все рассказы заканчивались, он возвращался в свои привычные рамки человека смирного и надёжного. Эти истории были его звёздным часом, возможностью для слуги великого волшебника «расправить плечи во весь мир», как говорят хасинды.

По большей части, эти поездки были наполнены делами скрытными и потайными, сделки совершались исключительно между доверявшими друг другу людьми. Если послушать Вирина, мешок бобов был столь же ценным и тянул за собой такое количество сложностей, как кошелёк с золотом или бриллиантовое колье. Вирин не делал тайны из своей осмотрительности — более того, он даже, кажется, крайне гордился ею. Даже когда его дети были ещё маленькими, он старался донести до них, сколь неоценима для выживания бывает скромность.

Наиглавнейшее умение для любого «маленького человека», — всегда давал он понять, — состоит в умении везде пройти незамеченным.

«Для мага тоже», — невольно приходило в голову Хартонису. Подумать только, колдун считал, что канули в прошлое те дни, когда он бродил по Ферелдену, как с боевыми военными отрядами, так и потом, уже после освобождения страны, в составе различных знатных посольств или проверок. Сопровождал «друга» Брайса, Логейна или самого короля Мэрика.

И хоть жирок он утратил, хоть одежда на нём была из шерсти и шкур, а не из изысканного шёлка, пахнущего благовониями, одно то, что волшебник шёл к невидимым горизонтам, со всей живостью возвращало из памяти прошлое.

Иногда, глядя вверх через начинающие зеленеть ветви, маг видел бирюзовые небеса дальних стран и городов, где успел побывать, такие как Киркволл, а когда вставал на колени, чтобы наполнить бурдюк водой — давящую пустынную область Южного Предела.

Картинки стали воспоминаниями, каждая со своей историей, своим особенным смыслом и своей красотой. В памяти возникала изукрашенная знать, что посмеивалась над колдуном, который вознёсся на самый верх. Красивые служанки, каждая из которых могла соблазнить иного банна или эрла, прислуживающие за столом. Укрепления, облицованные мраморной плиткой, что сияли под палящим солнцем. Смуглая проститутка, которая повыше задирала колени. Теперь на всё это придётся взглянуть ещё раз. Двадцать лет миновало — и ни единого дня не прошло.

Он уже с удивлением обнаружил, что грустит по Вирину и его семье намного больше, чем мог себе представить. Забавно всегда получается со слугами. Словно факт служения скрывал некоторые очевидные и важные человеческие связи. Всегда кажется, что не хватать будет определенных удобств, а не слуг, которые тебе их обеспечивали. Комфорт Хартонису был в высшей степени безразличен — и презираем им. Но где-то глубоко внутри вздрагивало каждый раз, когда он вспоминал их лица — смеющиеся или плачущие, не важно. Что-то оборвалось в нём от того, что он может никогда больше с ними не посидеть. И от этого он сам себе казался плаксивым дедушкой.

Может, это и хорошо, что его жизнь совершила этот самоубийственный поворот.

Волшебник остановился, наслаждаясь золотым великолепием вечерней природы. Вдоль горизонта полз обрыв — извилистая полоса вертикального камня, теряющаяся в сумерках. Пологие спуски, заваленные щебнем и крупными валунами, вели в лес. Виден был далёкий водопад. Он всё ближе к первой точке своего маршрута.

«А следом за ним будет вторая точка. И третья…»

---

Освоиться в городе удалось далеко не сразу. К сожалению, Менс, Тандал и Вэтрен исполнили своё обещание — покинули нашу троицу новобранцев сразу, как только «сдали на руки» группе Теллера, который, ожидаемо (для них), заседал в «Задранной лапе».

— О, новички, — с ухмылкой заявил вертлявый седой и низкорослый мужичок (по другому назвать его было нельзя) с прилипшей к губам ухмылкой. — Будем знакомиться?

Невольно я обратил внимание на его широкие запястья, которые, судя по всему, обладали железной хваткой. Этому человеку было порядка пятидесяти лет, а может даже больше, что считалось весьма преклонным возрастом, однако казалось, что годы только согнали с него лишний жир — признак слабости, оставив лишь кожу и огонь живости. Мужчина ссохся, не потеряв силы.

Как я узнал немного позже, его звали Лорс, сержант отряда «Кровавых Гончих», которых возглавлял Теллер. Или точнее, «лорд Суртон», как нам посоветовал величать его тот самый Лорс. Сам капитан выглядел достаточно статным, невозмутимым и обладал густой, окладистой бородой. А ещё был крайне молчаливым, предпочитая передать все менее важные задачи своим сержантам.

Таверна была забита битком и я осматривал заинтересованные лица, то и дело поглядывающие на нас. Люди в «Задранной лапе» сидели очень разношёрстные. Некоторые походили на торговцев, иные на знать или рыцарей, но большинство всё-таки имело вид самых стереотипных головорезов, что даже звучало смешно, особенно если вспомнить суть работы Серых Стражей и наёмников в этой дыре — резать головы Порождений и получать за них деньги.

Кхм, так вот, посетители… Наверняка какая-то их часть точно приходилась на тех самых «Гончих», но сказать наверняка я не мог. Всё-таки они не выделялись и вид могли иметь самый что ни на есть разный.

Ничего, — мысленно улыбнулся я, — скоро стану среди них своим. Хах, даже не знаю, стоит ли этому так уж сильно радоваться…

К сожалению, пока Менс вступил в обсуждение — почему-то тоже именно с Лорсом, хотя сам капитан Теллер сидел тут же, рядом с какой-то фигурой в тёмном плаще (какое же клише!) и ещё одним мужчиной, который создавал ощущение серьёзности и мрачности, — мы, новички, просто стояли за его спиной, чуть в стороне. Но, хотя бы можно было аккуратно осматриваться.

Почти все присутствующие в таверне, кстати говоря, носили хотя бы лёгкую кожанку, а кто-то и полноценную кольчужную рубашку. Полностью в латах не сидел никто, однако даже то, что я видел, настораживало. Про оружие молчу — оно было у каждого.

— Зиркирт, — назвался я, когда нас решили представить «будущему коллективу» и до меня дошла очередь. Спутники также назвали свои имена. Даже кичливый Нидо явно чувствовал себя не в своей тарелке. Дорога через Иджхолл и необычный приём — словно пришли вступать в какую-то банду, а не присоединяться к местному филиалу Стражей, — играл на нервах. Я отлично понимал некоторую обеспокоенность своих товарищей, но… опасность не казалась мне действительно серьёзной. Судя по виду — это устоявшаяся компания, со своими правилами и рамками. Нужно всего лишь проявлять к ним уважение, тогда точно такое же уважение будет ко мне. А по сравнению с ордой Порождений Тьмы даже самый суровый на вид боец кажется блеклым. Хотя тот же Теллер Суртон, судя по виду, мог заставить наложить в штаны даже Порождение.

Благо, на ногах нас не держали и быстро освободили место. Конечно, не за столом лидеров, где сидел капитан, два сержанта и некая тёмная фигура (туда же села троица наших сопровождающих, начав общение — правда лишь с сержантами — по поводу ситуации в Башне Бдения и Денериме, проводя обмен новостями), а за другим, где находились, как я понял, менее «элитные» представители их группы.

— Нарсиан, — представился мне мой сосед, сверкнув улыбкой и «хвастаясь» нехваткой успевших пожелтеть зубов. — А это — Рокс.

— Роксмар, — поправил его второй мужчина, — в Антиве за такое в тебя бы уже воткнули нож. — Его товарищ лишь отмахнулся, а потом Рокс взглянул на эльфа. — Ещё один, значится. Ну, теперь их двое.

— У вас есть эльфы? — Равар осмотрелся вокруг, но, как и я, не заметил таких среди посетителей.

— Есть один, — хмыкнул Нарсиан. — Но вы потом познакомитесь.

— Это уж точно. На проповеди, например, — рассмеялся Рокс, а я понял, что тут таилась какая-то шутка «только для своих».

Далее началось стандартное знакомство. Спрашивали, откуда мы, где были, что умеем. Заинтересовались моим рассказом о путешествии по Южному Пределу и гибели отряда. Оказалось, многих знали. Расстроились.

— Твари забирают лучших, — хмуро фыркнул Нарсиан. — Дерьмо. За это надо выпить.

— Знал я Исфольта, — вздохнул Роксмар. — Суровый был мужик. Даже в Антиве бы смог выжить! Не капитан, но тоже весьма и весьма.

— Что значит «не капитан»? — не понял я. — Он и был капитаном.

— Я про нашего, — рассмеялся мой собеседник. — Капитан Суртон… кремень. Но Исфольт тоже был хорош.

— Сержантом у «Гончих» точно стал бы, — уверенно заявил Нарсиан. — Хотя наверное сколотил бы свой отряд, как Годфрид.

— И пошёл на Глубинные, бить тварей, — согласился Рокс. — Да-а… есть люди, в которых не сомневаешься, даже когда не видишь и не слышишь кучу времени.

По большей части мы, условные новички, молчали и слушали. Неожиданно разумный поступок. Я мог ожидать его от себя, ну Равара, однако Нидо удивил. Кажется, хасинд интуитивно понял, чем чревато его обычное, наглое поведение.

Посидев порядка двух часов, узнал информацию о ситуации «Гончих» на данный момент. Группа недавно вернулась с Глубинных троп, прикатив целую телегу голов Порождений. Ныне их уже обменяли на золото и серебро, так что отряд сейчас отдыхает и гуляет.

— Тренировки? — хмыкнул Нарсиан, когда я завёл об этом разговор. — Дело хорошее. Спроси завтра у Ателарда, — указал он на второго сержанта, выглядящего гораздо более боевито и серьёзно, не то что Лорс. — Он за них у нас отвечает. Думаю, проблем не возникнет.

В принципе, этого было достаточно. На первое время.

Спать я ушёл довольно рано. Хотелось вдоволь отдохнуть. Жаль, но бадью воды тут было не заказать. Точнее — заказать, но стоила она весьма прилично. Проще будет ополоснуться утром, используя холодную воду с улицы или прогуляться до реки. Как заверил Рокс — это недалеко. Не думаю, что мне откажут в такой малости, как и в небольшой экскурсии по Иджхоллу.

Упал в кровать, ощущая, как усталость будто бы набрасывается на меня сверху и почти сразу уснул, даже не тратя время на уже привычные тренировки с кровью.

Следующие дни, несмотря на ежедневные новые впечатления, умудрились пройти как в тумане. Я перезнакомился с половиной отряда, состоящего почти из пяти десятков людей. Именно Серых, правда, тут было меньше половины. Остальные — воины разной степени сил и способностей (от совсем зелёных и юных новичков до седых ветеранов), присоединившиеся к успешным головорезам (в прямом смысле этого слова!) ради возможности быстрого заработка. Хах, это напомнило мне каких-нибудь золотодобытчиков на моей прежней родине, которые отправлялись на рискованные, но сравнительно быстрые заработки, а потом умудрялись там же, на месте, потерять все полученные деньги. Чувствуется, здесь происходит нечто подобное: Иджхолл высасывает золото, словно пылесос. То-то тут цены такие запредельные!

Каждое утро я подходил к Ателарду, который в течение двух часов проводил занятия для полутора десятка человек, желающих отточить свои умения (причём не только Серых, но и всех «Гончих»), а потом… оказывался предоставлен самому себе. Свободное время тратил на индивидуальные тренировки, а также знакомство с отрядом, включая и аккуратное изучение Иджхолла. В чём аккуратность? Не ходил один. Предчувствую, зарубить меня тут могли очень и очень многие!

Впрочем, до реки, где принимал «вечерний душ» всё-таки добирался сам, пусть и в скрытности. Благо, что сумерки помогали этому, отчего я ни разу не попал (как сам считаю) кому-то на глаза.

Однажды заметил поблизости ту самую тёмную фигуру в капюшоне, моментально узнав человека, который всегда сидел вместе с капитаном и сержантами, но он просто посмотрел на меня и ушёл в другое место. Видать, тоже хотел ополоснуться, но религия, ха-ха, не позволила делать это при ком-то ещё!

Пф-ф, ладно, я просто ещё не знаю тайны этого секрета. Уверен, со временем пойму, в чём там прикол. Ставлю на изуродованную внешность от зубов какой-то твари. Хотя… то, что этот таинственный тип торчит за офицерским столом вызывает вопросы. Может, маг? Но они, вроде как, умеют лечить? Хотя не все. М-да, точно, не все.

Сплюнув, не стал ломать над этим голову, а по быстрому заработал свежекупленной мочалкой и куском мыла, смывая с себя пот и грязь, а потом застирывая собственные вещи, часть которых сохла прямо на мне, а часть была сложена в сумку — развешаю в комнате, пусть просохнут.

После «душа» всегда возвращался в «Задранную лапу», где традиционно собирались «Гончие», требуя пива, эля или более крепких напитков, да с хорошей закусью. Еда здесь, кстати говоря, ожидаемо была довольно посредственной, пусть и не вся. Однако, быстро опробовав весь ассортимент (не такой уж большой), я уверенно заказывал себе наиболее достойное. Благо, что сильно разборчивым не являлся даже в прошлой жизни, а то не знаю, что бы и делал. Интересно, вегетарианцы когда-нибудь перерождались? Какого им было?

Сидели все, кстати говоря, ровно за теми же местами. Мне показалось забавным, что не только охотники за головами предпочитали садиться за свои места, но их не занимали и другие посетители, которых, так-то, всегда было достаточно. Даже спросил, однажды, про это у трактирщика, но он лишь мрачно заметил, что никто не хочет себе проблем. Судя по его виду, такого не хотел и сам трактирщик, отчего я быстро отстал, осознав, что ничего интересного у него не узнаю.

Кажется «болтливый трактирщик», такое же клише, как тёмная фигура, сидящая в углу — вместе с Теллером, — оказался неверным. Жаль.

Конечно нельзя было сказать, что в «Задранной лапе» постоянно была атмосфера страха и ужаса или наоборот, веселья и праздника, но судя по всему, «свои места» являлось очередным негласным правилом «Гончих», о которых я пока что был не в курсе. Хотя спрашивал, даже несколько раз. Ответ получил в стиле: «Узнаешь во время похода на Глубинные тропы, а пока отдыхай и наслаждайся жизнью». Ха-а… точно, насладишься ею! Тут надо быть или отбитым головорезом, либо по настоящему сильным воином с развитой энергией. Всем остальным приходится долго и трудно привыкать или… ломаться в процессе. Удивительно, как местные продолжают здесь жить!

Кстати говоря, к Равару пару раз пытались лезть, но обычно отставали, стоило лишь узнать, что он Серый Страж и из отряда «Гончих». Среди своих же достаточно было слов Лорса: «На тропе каждый получит своё. Слышите, вы? Каждый!» Суть ушла от меня, но кажется, ветераны моментально уловили смысл, так что эльф ограничивался лишь периодическими шутками, на которые старался адекватно реагировать. Получалось не всегда, однако он правда старался.

Нидо, в отличие от него, уже два раза подрался. Оба раза был бит в кровь, но лишь утирал её и дерзко смотрел в ответ. Пока этим всё заканчивалось. Не знаю, как ситуация будет развиваться дальше.

Усевшись за стол, заказал жареного мяса и бобов — одно из немногих блюд, которое более-менее хорошо здесь получались. А самое лучшее — об этом знал и трактирщик, поэтому местный повар готовил его почти каждый день.

Столовался пока что, как сказал Лорс, «нахлебником», но потом на «общие нужды» забиралась десятина всего дохода, положенного за вклад в работу, которую оценивали сержанты и сам капитан.

— Ничего, парень, — хлопнул низкорослый седой мужчина меня по плечу. — Может, именно твоими силами мы найдём Сокровищницу, так что окупим все траты, — и рассмеялся.

Дёрнул же меня чёрт спросить, что он имеет в виду!

Лорс на миг задумался, будто бы решая, стоит рассказать или нет.

— Легенда отряда, — в голосе сержанта проявилась доля характерной жёсткости. — История о древнем гномьем тейге, набитом золотом. Мы всегда ищем его, — пожал он плечами, — но не всегда делаем это на самом деле. Ныне это слово… — мужчина почесал небольшую бороду, — стало синонимом надежды.

— Поэтично, — признал я.

— Рад, что ты это оценил, — ухмыльнулся он. — Вижу, что Ателард не зря тебя хватит. Говорит, на тренировках проявляешь себя лучше всех, а на утро уже снова свежий и полный сил? Отличное качество для охотника за головами!

Хо, так меня и второй сержант выделил? Что же, приятно!

— Благодарю, — едва заметно улыбнулся я.

Мои товарищи проводили свои дни, плюс-минус похоже, хотя на дополнительные тренировки, исключая занятия Ателарда, не слишком налегали. Логично, у всех своя голова на плечах. Может, они тоже занимались, но как-то иначе? Свободное время на то и свободное, что каждый тратил его так, как хотел сам. Впрочем, с Нидо я вообще общался меньше, чем даже с некоторыми представителями «Гончих», а вот с Раваром, бывало, цеплялся языками, начиная обсуждать то одно, то другое. Всё-таки за время поездки мы успели немного узнать друг друга. Чего уж, даже на тренировках продолжали спарринги, используя деревянные мечи. Кое-кто из «стариков» Серых смеялся, утверждая, что надо использовать сталь, а потом «Жрица» вылечит, но таких доброхотов посылал подальше, действуя лишь так, как требовал сержант. Ателард же лишь кивнул, соглашаясь с моими словами.

Впрочем, судя по тому, что я узнал, как-то нормально коммуницироваться с «Гончими» мы будем лишь в момент похода на тропу. Имею в виду, сейчас меня воспринимают как… новичка. Даже несмотря на то, что история о моих злоключениях и столкновению с Порождениями успела облететь всю их группу, это не вызвало ничего, кроме скучающего интереса. Похоже, у «Гончих» и своих историй было за глаза, что выгодно отличало Иджхолл от того же Денерима. Там, где у столицы любые известия о Порождениях Тьмы вызывали повышенное внимание и даже страх, тут были столь же обыденными, как поход за грибами.

Продымленное помещение с низким потолком — главный зал «Задранной лапы», — создавал ощущение тесной и маленькой комнатки, но оно было обманчивым. Народу здесь помещалось вполне себе прилично. Смущала обстановка, напоминающая дешёвый грязный притон, чуть ли не бомжатник моего прошлого мира, а ещё запах: кожаная одежда, немытые тела, пот, довольно посредственная еда (говорю же, кроме пары блюд, повар был на редкость криворук), постоянная блевотина по углам и дым от курева всего, что можно курить.

Я уже давно не питал иллюзий в отношении людей, с которыми предстояло работать. Хоть они и состояли в Ордене Серых Стражей, но в первую очередь смотрели на деньги. И пока Дункан платил за головы тварей, они подчинялись, принося пользу всему Ферелдену. Когда перестанет… боюсь, что капитан Теллер будет первым, кто уведёт отряд в более «щедрые земли», при этом продолжая оставаться Серым и не нарушая гласных и негласных правил. Вроде бы можно перейти к другому Стражу-коммандору, в иной стране… Может, в Неварре или Андерфелсе? Не знаю, как всё это проходит, но слышал, что такое иногда случается.

Но я в другие страны идти не хочу. То есть… про Ферелден мне хоть что-то известно. Я знаю, как можно действовать, дабы не только остаться здесь при своих, но ещё и умудриться подняться. Главное, что меня сейчас напрягает, кроме вынужденной службы в ордене и обязательного риска в борьбе с тварями, так это перспективы. Короткая жизнь, пусть даже у меня будет ещё двадцать или тридцать лет… это очень грустно. Уже в сорок, край пятьдесят, возраст, который какой-нибудь эрл назовёт «серединой жизни», я тупо сдохну или сойду с ума от влияния скверны. Если, конечно, повезёт не закончить жизнь раньше, нарвавшись на орду Порождений или какого-нибудь сумасшедшего мага. Чего бы и нет?

И чтобы избежать этого дерьма надо очень и очень хорошо постараться, одновременно пользуясь полученными из игры знаниями. Но это — перспектива. Для начала неплохо было бы получить немного силы, а также прожить этот год. То есть, вместе с «Кровавыми Гончими» сходить на Глубинные тропы четыре или пять раз, в зависимости от удачи. Проблемой было то, что я не хотел полагаться на удачу… Но кто же меня спрашивал? Вот и отрабатывал скрытность и зрение, прокачивал энергию, бой на мечах, регенерацию, снова начал пытаться управлять кровью и даже тренировать навык создания отмычки, обнаружив в комнате (одной на троих) старый пустой сундук, с автоматически защёлкивающимся замком.

Готовился, так сказать, ведь Ателард утром упоминал, что через пару недель, когда «Гончие» в должной мере отдохнут, снова пойдём на вылазку. А значит, мне нужно успеть подготовиться к этому знаменательному событию.

Сегодня вечером, однако, привычные посиделки и болтовня оказались нарушены приходом нового посетителя. И не то чтобы новые посетители были редкостью, просто именно этот умудрился выделиться. Весьма хорошо так выделиться… Это был почти лысый старик с длинной, седой бородой и… посохом мага, сходу подсевший к трактирщику.

— Это что за хер? — бросил Нарсиан слова в воздух. — Рокс, знаешь его?

— Может, простой путник? — задумался его сосед.

— Тут бывают простые путники? — засмеялся первый. — Ещё и с такими посохами?

Я же, как и большинство остальных, продолжил искоса поглядывать на старика. Интуиция подсказывала, что он тут не просто так. Краем глаза заметив нетипичное движение, я обернулся и вперил взгляд в таинственную фигуру под плащом и капюшоном, которая странно изогнулась и посмотрела на старика. Из-под капюшона упал локон светлых волос, а ещё, я впервые заметил его руку: тонкую, белокожую, с аккуратными пальцами… Это женщина?!

---

Примечание автора: понравилась глава? Не забудь поставить лайк вот здесь и конечно же буду ждать твой комментарий :))

Следующая глава (Глава 5)

Предыдущая глава (Глава 3)