• Cyberdawn

• 5
• псм

Priekrasnyi Staryi Mir (1-5) - Cyberdawn.fb2

5. Piervyi raz - Cyberdawn.fb2

Проснулся я, когда воздушное судно заходило на посадку. Добродум уже не спал, листал какую то книжонку. Несомненно, порнографического толка. Или беллетристику какую, тоже возможно. Пробуждение моё и пожелание доброго дня он отметил кивком и бурком (довольно, нужно отметить, резонным), что ночь глубокая.

А тем временем самолёт приземлился, и наша двоица направилась к выходу. Темень стояла проглядная, по причине фонарей и фар, как встречающего нас мобиля, так и неких лампочек на самолёте. Да и сам воздушный порт был пусть и скудно, но освещён всяческими фонарями.

Мобиль был как мобиль, воздушный порт — как порт, а импортность встречающего нас типа (всего одного, поругание и неуважение, проворчал я мысленно) была чисто умозрительный. А так, рожа как рожа. А он ещё и водитель, отметил я очевидный факт, помещаясь с Добродумом во встречающее авто.

По дороге, сам Новоград видимый в окна мобиля от Вильно отличался не столько устройством — всё те же, снабжённые садами привольно раскинувшиеся жилые районы, сколько архитектурой и даже материалом: из виденного, пусть и в неярком освещении ночной иллюминации, тут было более “славянского”, нежели эллинического. Например, особняки были нередко снабжены обширными и изощренными деревянными панно. Разглядеть в деталях возможности не было, но и виденное впечатляло как объёмом, так и тонкостью работы.

Да и вообще, могли эти особняки быть и полностью деревянными, хотя, всё же, вряд ли: слишком “пожароопасно”, невзирая на ряд мне известных, а, подозреваю, массу неизвестных способов от огня уберечься.

А вот Акрополь был в том же “стиле”. Хотя, сказать что похож — сложно, даже в Вильно ни одна управа не была похожа на другую, имея чёткие отличия видные издалека. Но античная архитектура преобладала, хотя округлые купола были более распространены.

За моими архитектурными наблюдениями мобиль добрался до ярко освещенного высокого здания, “гостиного двора Новограда”, как гласила немалых размеров вывеска. Выгрузились мы из мобиля с Добродумом, да и проследовали в сень сего гостевого заведения. Халдей нас перехватил до стойки, извиваясь раскланялся, да и препроводил в апартаменты.

Кстати, Добродум получил явный “Люкс”, хоромины на шесть комнат, а вот я жалкую трёхкомнатную конуру, пусть и с всеми удобствами. Но была сия конура соседней с “хоромами” и даже имела “межнумерную” дверь. В коию я, пробежавшись по своему обиталищу, нос свой и засунул.

— Проходите, Ормонд Володимирович, — отметил мою физиономию Леший. — И бумаги прихватите.

Сам он развалился в глубоком кресле, дымя ароматной сигаретиной. Надо бы справки навести, да, при возможности, предаться пороку табакокурения, мимоходом отметил я, заходя и распахивая сейфовый саквояж.

Тем временем леший клешни свои в недра саквояжа запустил, часть бумаг отсортировал, прибрав к рукам, часть же оставил, замкнув саквояж.

— В сейфе нумера побудет, — пояснил он, на мой вопросительный взгляд. — Негоже, в общем, но в ситуации с Новоградом — приемлемо. Да и не брал я ничего высокой секретности полагающего.

— А не скажете, ли, Добродум Аполлонович, — решил уточнить я, а после снисходительного кивка, продолжил. — Должóн же быть протокол, встреча гостей посольских, грамот всучение.

— Ну, положим, вручение, — хмыкнул леший. — Хотя, ваша трактовка, в ряде случаев, более соответствует реалиям, — таки признал он мои достоинства. — Но в рамках нашей миссии, да и давних добрых отношений, протокол сокращён. О полдень сегодня соберутся послы от Полисов Гардарики, хозяевам Полиса отдадут грамоты купно. А там и совещание начнётся, от протокола с отхождениями, в силу ряда причин, — промолвил он.

— Например? — заинтересовался я.

— Ну, например, помощников и секретарей, как полагает протокол, на нём не будет, — оскалился злонравный Добродум. — Вообще, мы скорее будем вырабатывать общую позицию и определять состав посольства к бритам. Не всем же двум сотням ехать, много чести островитянам будет, — хмыкнул он. — А так, десяток послов отберём, часть Полисов свой голос передадут, да и разъедутся все послы, кроме оной десятки.

— То есть и мы можем уже завтра вернуться? — уточнил я.

— Маловероятно, — отрезал злонравный Добродум, растоптав во мне веру в демократию. — Но вам дело найдётся. Хоть не при мне будете, Ормонд Володимирович, в гостином дворе обретаясь, но корреспонденция моя на вас. А она будет, — гадски улыбнулся он.

— Ясно, благодарю, я спать, — намылился было я.

— Стоять, — уронил Добродум. — В одиннадцать пополудни, чтоб были, у меня, — уточнил он. — То, что вас до совещания не допустят, факта сопровождения, до поры, не отменяет. Так что готовьтесь, — посулил сей коварный тип.

И на хрена он вообще меня брал, лениво рассуждал я, уже в своём нумере. Судя по небрежению протоколом, тут намечаются посиделки старых друзей (или врагов, но старых и проверенных, соседей, в общем). С другой стороны, вроде бы секретарь аксессуар приличный, то есть оным, в моей роже, Добродум козырнёт, как и прочие послы, а потом пошлют далече. И, кстати, даже неплохо, прикинул я. Смогу эфирным штудиям предаться, прискорбно подзапущенным. И, непременно, в обуви поваляюсь на всех лежанках лешего, возникла мысль, по здравому размышлению, признанная здравой.

К одиннадцати я был вымыт, побрит и готов, проникая в обитель Лешего. Сей коварный тип также был готов, а вместо поездки (как выяснилось, совещание послов будет проходить в аудиториуме всё того же гостиного двора), озадачил меня, помимо разбора корреспонденции, трудами и заботами.

— Итак, Ормонд Володимирович, есть вероятность, что до отбытия мы и не увидимся, — вещал он. — Может и заскочу в нумер, но тут как пойдёт, — пожевал губами он. — Так что, ваша задача, разбор корреспонденции до моего прибытия и ответ на не требующую моего внимания, а также подготовки внимания заслуживающего, — на что я кивал в стиле “угу-угу”. — Однакож, посыльный с почтой посольской прибывать будет ежедневно, так что делами вы отягощены не будете. А погуляйте ка вы по Новограду, — коварно оскалился он.

— Ещё чего, — буркнул я. — У меня дел и без дурацких прогулок невпроворот. Занятия, подготовка…

— А вы прогуляйтесь, — с змейской лыбой гадствовал леший. — А в Вильно извольте предоставить мне отчёт, по наблюдениям за Полисом Новоградом. Жители, экономика, прочие моменты. Считайте это поручением, ваших прямых обязанностей касаемым.

— Как изволите, — буркнул я тоном, желающим собеседнику провалиться в инферну какую.

А он ещё и лыбился, леший гадкий. Впрочем, мысленно вздохнул я, деваться некуда, “срок испытательский”, да и задание, судя по всему, проверочное. Но ведь непременно, по всем канонам и поконам гадость учиниться какая! И пока леший будет предаваться разгульным переговорам, я в неприятности какие вляпаюсь. Хм, а может, а ну к бесу прогулки эти? Ежели подумать, поручение есть “собрать обзорную информацию”. А на кой мне, извиняюсь, болт, таскаться по городишке этому, когда можно сию информацию собрать, аборигенов подкупив? Не как шпиёнов, ни в коем разе. Как собеседников-собутыльников, гостя инополисного просвещающих.

Так, наверное, и сделаю. Правда с алкоголем отношения мои пребывают на уровне шапочного знакомства, с закономерными последствиями. Притом, “приучаться” к нему я желанием не горю: немного, в должной ситуации, альбо в кофий и чай, для вкуса, я только за. Но пьянствовать желанием точно не горю, да и негоже это одарённому, молодому особенно. Ну, впрочем, есть средства народные, с опьянением бороться могущие, припомнил я. В общем, попробую, да посмотрим, как пойдёт.

Тем временем “сроки подошли”, соответственно мы с Добродумом спустились аж на этаж ниже, к аудиториуму, в данном конкретном случае — конференц-залу гостиного двора. Пред несколькими высокими двустворчатыми дверями было изрядно “посольно” и “секретарно”, то бишь копошились оные послы пред дверями, демонстрировали служителям бумаги, да и проходили в залу.

Собственно, так же поступил и Добродум: продемонстрировал служителю верительные грамоты, даже не передавая, на что тот поклонился и зашуршал в своих бумагах. После чего леший погрузил оные грамоты в недра моего саквояжа, снисходительно кивнул моей персоне и скрылся в аудиториуме.

Я пожелав ему мысленно всяческого, в первую очередь лютого облома, с сегодняшним возвращением в Вильно, отошел в сторонку. Благо, в преддверье аудиториума были даже банкетки для ожидающих, коими я, впрочем, не воспользовался, встав и подпирая барельеф в виде дорической колонны.

Посольская братия продолжала свои подпрыгивания и копошения, а я, от нечего делать, мысленно проверил, что у меня и как, не менее мысленно наткнулся на “цербик”, карманный эфирострел. И сие натыкание навело на меня на думы о “боевых одарённых”, точнее боевого аспекта применения эфирного оперирования. Не ныне, так как сейчас одарённые более операторы техники и аккумуляторы, в одном флаконе. А ранее, в исторической перспективе.

И выходило, как я и ранее выводил, этакая картина, что одарённые заняли нишу средневекового рыцарства. Сиречь подготовленных бойцов, вес которых сводился к нескольким десяткам простых “милитантов”. Более того, атакующий потенциал одарённого, пользующегося “сырым эфиром” довольно высок, а вот оборонительный как раз наоборот.

Ходили легенды о всяческих “тайных монастырях”, в основном азиятского толка, выходцы из которых овладевали эфиром до таких степеней, то могли остановить на десятках метрах рой стрел и аж повернуть их против выпустивших.

Но, как по мнению авторов талмудов, так и по логике, сие было фантазиями: одну стрелу обученный одаренный теоретически мог остановить. Ну пусть две. А более уже фантастика. Да и укрепление плоти эфирными проявлениями вещь небезызвестная, от дубины поможет. А вот от острого меча, стрелы же, а тем паче пули — никак.

Пришедшие в голову “защитные поля” просто были неизвестны. Возможно, и просто невозможны. А возможно не придуманы, хотя последнее я воспринимал как крайне маловероятное.

Но в итоге, в период “ранних Полисов”, “боевой владеющий” был этакой одоспешеной тушей, даже не рыцарской, согласно воспоминаниям Олега, а просто башней, броневой, самоходной. Тут играл роль тот момент, что дарённому были подвластны и его доспехи, в смысле оперирования эфирной манифестацией. Окруженный стеной левитирующего колющего, режущего и дробящего оружия, реально жуткая картина, представил я себя на месте простого милитанта против этакой “мясорубки”. И вот, казалось бы, на этаком простейшем, пусть и филигранном телекинезе, боёвка должна была и остановится: ну а что, прекрасное КПД, устрашающе и эффективно.

Но тут поднимался вопрос противостояния одарённых. Вот выходят этакие две туши, окруженные воющим металлом… И тупо стоят друг напротив друга, тупя орудия убиения. Теоретически, вогнать стилет какой в сочленение или забрало возможно. Вот только доспех-то ковали не идиоты, да и, при нужде, одарённому глаза для ощущения всего вокруг (до тридцати метров или пятнадцати саженей), и не нужны. На этой мысли я себе сделал “закладочку”, на тему изучить сей трюк, очень уж полезным он выходил. В общем, если бы эфирные манифестации ограничивались телекинезом, то стояли бы эти болваны бронированные друг против друга, оглашая округу звуками работающей кузни, до морковиного заговенья. Последняя фраза не всколыхнула в памяти никаких ассоциация, а обдумывание выдало такую картину, что данное заговенье есть следствие религиозного поста, в Мире Полисов неизвестного.

Впрочем, это я отклонился. Как раз противостояние одарённых привело к возникновению и развитию “иных” манифестаций. Долбить друг друга эфиром фактически бессмысленно — одарённые “противились” чужому вмешательству, что делать “в себе” и рядом с собой проще, нежели на удалении. Соответственно, для начал появился пиро, или термокинез, благо наука “не проседала”, давая одарённым прекрасную базу для понимания, что есть тепло. Потом криокинез, как развитие термо, электрокинез, телекинез газов, волновые воздействия… и всё. К моменту освоения “боевых микроволновок”, техническая мысль дошла до создания “конверторов” эфира одарённых, что предопределило и дальнейший путь развития.

Кстати, довольно любопытный момент, что “прямой телекинез”, хоть и был самым “не энергоэффективным”, был подвластен и без обширных знаний. То ли “эфирное послабление”, что прямо скажем, вряд ли. То ли базовое свойство-рефлекс “эфирного органа-оператора”, что видится гораздо более вероятным.

Ну а терапефты, алхимики, демиурги и прочие одарённые небоевых направлений шли “своим путём”, достигнув весьма высоких и впечатляющих результатов. Вплоть до небезызвестного “омоложения”, процедуры на уровне клеток восстанавливающего теломеры. И, при активном непротивлении, действовали и на одарённых, как я и на своём примере знал.

Впрочем, бессмертия данный финт, согласно мне известного, не давал. Очевидно, были некие дополнительные, неизвестные в Мире Полисов “механизмы обновления вида”. Но лет триста “омоложение” давало, что, как по мне, более чем достойно. Осуществили, правда, сие ювелирное надругательство среди терапефтов считанные единицы в Мире, но двухсотлетние долгожители среди политиков различных полисов были реальностью. В этом смысле “омоложение” было процедурой зарегламентированной до упора и применяющего его к недостойным (ну, кроме родственников ближайших, естественно), терапефту могли быть применены самые суровые меры.

Что, с точки зрения, “всеобщего блага” (как ни иронично звучит), вполне оправданно: дармовое бессмертие, точнее его подобие, даром, но не всем, могло разрушить Мир Полисов (да и, подозреваю, любой другой человеческий Мир). А так как есть, омолаживались (да и многие отказывались), граждане по “представлению гражданской позиции”, то есть выдвигались на это надругательство гражданской общественностью.

Ну а помимо подобного, столь “прекрасного и опасного” момента бытия были уникальные плоды трудов алхимиков и ремесленников (сиречь демиургов). А именно, сверхчистые и физически невозможные без вмешательство одаренного вещества, в том числе и лекарства. Идеальные, без изъянов кристаллические решётки, много подобного эксклюзива. Что было возможно лишь “прямым волеизъявлением” одарённых, на долгие годы и десятилетия уж точно. И, соответственно, оставляло им место как в науке, так и производстве. А к моменту развития науки и техники до возможности “неодарённого синтеза”, найдётся что-то ещё. Термояд управляемый, да и до квантов наука помаленьку дорастёт.

На этом рассуждения мои об одарённых, месте их в истории, Мире и прочее возвышенное мыслеблудие самым беспардонным образом прервали. Послы благополучным образом посылались в аудиториум, где уже за замкнутыми дверями и прибывали. А в зале-преддверье ныне находились помощники и секретари оных, в большинстве своём снабженные саквояжами, подобными моему.

Сии достойные помогальщики в количестве двухсот четырнадцати (количество Полисов, входящих в союз), кто книжки читал, расположившись на банкетках, кто на оных же дремал, в обнимку с саквояжами, а кто и беседу вёл, тет-а-тет или группами. А часть из них совершали неспешный променад по залу, благо, размеры позволяли.

И вот, предо мной совершилась авария, всколыхнувшая во мне немалые подозрения. Дело в том, что пребывал я в глухом уголке, маршруты прогуливающихся с местом моего пребывания никак не пересекались. Однако, в сажени от меня, оказалась девица, художественно поскользнувшись на паркете. Падать и переводить аварию в катастрофу, с открытыми переломами и прочими забавными вещами она не пожелала, а в стремлении сохранить равновесие упустила из рук саквояж, который (сейфовый, прям верю со страшной силой, не без иронии откомментировал я), брякнувшись об пол, раскрылся, вывалив частью своё содержимое.

Ну, делать нечего, оказать подмогу уместно и должно, вздохнул я, присоединившись к суетливо собиравшей листки девице. Одной рукой (вторая занята моим саквояжем), демонстративно на отлёте и несмотря на них, я стал доносить самые далёкие листки “пострадавшей”.

— Не знаю, как вас и благодарить, сударь?... — уставилась на меня серыми глазищами девица, более чем приглядная, не старше семнадцати годов, по окончании сборов.

— Ормонд Володимирович Терн, секретарь, полис Вильно, — вынужденно представился я, коснувшись поля шляпы. — Благодарность излишняя, — отрезал я, довольно сухо.

— Есения Даровна Бер, наперсница, Новоград, — ответно представилась девица с улыбкой, уверив меня, что это точно “по мою душу”. — И всё же, оказали вы мне подмогу, в час нужды, тогда как прочие, — повела она дланью окрест, — сего не совершили. Притом, с похвальной скромностью, — заблистала она очами.

Ну да, ехидно помыслил я. “Протчие”, значится, должны были бегом и спотыкаясь, мало не через ползала бежать. Впрочем, ладно. Тут вопрос, что девице “из-под меня” надо?

Потому как в “случайность” событий я не верю ни на полушку. А уж мимика, взгляды, прядка поправленная, вполне однозначно указывают, на “интерес”. В противном случае, на сухое “не стоит благодарности”, последовало бы простое “и всё ж благодарю”, в той или иной форме. И расстались бы мы, как в море корабли.

А тут стоит, глазки строит и вообще. И ведь ладна какова, бесовка, отметил я некоторые шевеления и потуги некоторых частей организма. Можно сказать, что “подловили”, не без иронии отметил я.

Впрочем, а кто сказал, что мне неприменно потребно “простоватого ниппонского школяра” из себя корчить? “Медовая ловушка”? Да я только за, вот только влетать в неё потребно, не по дури, а аккуратно, получая весь спектр удовольствия. Что её на деле потребно, могу выявить, это раз. Проверкой сие может быть (и с немалой вероятностью является, правда, не гарантированно добродумовской), это два. Да и прямо скажем, ежели голову не терять, за округой и ситуацией приглядывать, то можно ловушку и инвертировать. В своей “неотразимости” я, безусловно, не уверен, но вот в самоконтроле и воле — более чем. Так что надо “поддаваться”, да и поиметь с этой поддачи как можно больше полезного, ну и как можно менее самому отдать.

Приняв это решение, я ответно девице улыбнулся, приосанился, да и выдал:

— Коль скоро вы, сударыня, настаиваете на благодарности, — на что Есения, глазками коварными сияя, закивала столь энергично, что аж грудь заколыхалась. — То, поелику местная вы, не могли бы просветить гостя непросвещённого, в бытие славного Полиса Новограда? А то, службу я начал не столь давно, — лыбился я. — Мало где был, а страсть как интересно, в чём отличия, что интересного творится в Полисе вашем.

— Да я, признаться, Оромонд Володимирович, — глянула она очами столь “наивно-влюблёнными” что я чуть не заржал аки жеребец, по многим причинам, — сама не столь давно на службе пребываю. Лишь в году этом гимназиум окончила, — интимно понизила она голос. — Посему, чтоб знать, в чём отличия, надобно знать с чем сравнивать. Вот поведайте, что и как у вас, я интерес ваш лучше пойму, да и ответить вам угодно смогу, — выдала девица.

— Как изволите, — распушил хвост я, подхватив даму под ручку, на то та отнюдь не возражала, да и подвёл к свободной банкетке.

А после я пересказывал житие Вильно, в стиле “лучший полис Союза”, да и собеседница, постреливала глазками, за плечо меня пальчиками теребила, да и щебетала на тему Новограда. К последней части я, невзирая на не менее “агитскую” природу прислушивался не без внимания: поручение злонравного Добродума никуда не делось, соответственно и подобный источник информации, пусть и явно доверия не заслуживающий, не помешает.

Вдобавок, не без усилий, боролся с организмом, в смысле естественных реакций. Частично успешно, частично нет, но довольно сомкнутые ресницы собеседницы, после очередного “неудачного” захода в смысле осаждения восставшей плоти, мне явно не почудились.

А соответственно, я ещё и решал вопрос, уж коли я решил в “медовую ловушку” вляпаться и медком полакомится, то как бы сие сотворить, не получив от местных пчёл не жало, а кол калёный.

И выходило, что вполне осуществимо: во-первых, самый очевидный вариант, “изнасилования”, тут не сработает, при минимуме затрат. А именно, буде всё, как мне мстится, пригласить девицу в свой нумер. Этика жизни половой Полисов, как наставляли и книги, и наставники, была довольно простой: девица или мóлодец, прибывшая на территорию обитания потенциального партнёра, сим своё согласие на коитус дают. Будет он, не будет, дело десятое, но ежели она в нумер ко мне по своей воле прибудет, за крики “о поругании” над ней только поржут. Территория, конечно, не наша, но ежели меня по беззаконью ущучат, то сие будет дипломатическим скандалом неимоверным.

Ну и, соответственно, ежели “просто пообщаться”, так таковое на нейтральной, общественной территории происходит. А ежели прибыл в жильё, то будь готов или готова, что тебя сексом отымеют, вполне логично.

Далее, сам вопрос жизни половой и насилия был несколько более “либерален”, если так можно выразится, нежели в Мире Олега. За поругание могли вызвать на поединок чести и как убить, так и нанести увечья неизлечимые и оскорбительные. Да самого в зад отыметь, после того, как ручки-ножки поломают, например.

Но в правовом поле Полиса тяжким преступлением насилие половое не считалось. Средней тяжести, скажем так, требующее компенсации, наказания, но никак не высшей меры.

Как раз одно из культурных отличий, что, наряду с пренебрежением к девству, да и вольностью в отношении с “сердешными другами”, делало те самые “преступления на сексуальной почве” редкими, в основной прерогативой душевнобольных.

Соответственно, вопрос с крючком “за поругание” отпадает. Далее, возможно возникновение “конкурента” на попку и перси Есении, с перспективой конфликта. Да щаз, мысленно и ехидно ухмыльнулся я, кивая на щебет девчонки. Вопрос территории встречи и моего поведения. А оно будет: “Так вы, сударыня, не свободны? Ну так и я не претендую ни в коем разе, общение исключительно познавательный характер носило!”

И шиш меня в конфликт, особенно с правильно подобранным местом, втравят.

Ну и, наконец, самое желанное для меня: растрясение юнца, после хорошего и добротного соития, на информацию, без подстав злостных. Так я только за, вот только с информацией выйдет некоторый облом, мысленно посулил я.

Так что, приняв окончательное решение, с головой погрузился в беседу с девицей. Нужно отметить, что дурочкой она не была, даже не играла. Вот что она явно “отыгрывала”, так это этакую “наивную восторженность”, не в ущерб разумным суждениям.

В итоге, беседой я увлёкся и, к моменту окончания заседания послов, не раз и не два одёргивал свой, расслабленный гормоном язык. Но, в целом, приятно, заключил я, заканчивая беседу таковым образом:

— Несравненная Есения Даровна, — возложил я лапку себе на грудину, в район желудка. — Словами не передать, сколь порадовала меня беседа наша, в равной мере как поучительная, так и приятственная собеседницей. Но служба нас ждёт, — тяжко вздохнула моя красноречивость, указав головой на распахнувшуюся дверь. — Молю, скажите, могу ли я рассчитывать на продолжение беседы? Патрон мой, перемещения мои ограничил, — врал, как дышал артистичный я. — Не соблаговолите ли вы встретится со мной, во время вам удобное, в трапезной гостевого дома? — с надеждой уставился я в серые глазищи.

— Смущаете вы меня, Ормонд Володимирович, — потупила взор и слегка покраснела артистичная Есения. — Однакож, беседа с вами и мне приятна и любезна, потому, ежели с делами вашими соразмерно будет, рада буду я общение продолжить, сегодня же, в шесть пополудни, в месте вами названном, — подняла она очи и заблистала ими, с улыбкой на губах.

Вот и славно, лыбился я до ушей, раскланиваясь с дамой, выискивая взглядом Доброума. Последний, злокозненный тип, обнаружился, медленно бредущий под ручку и беседующий с неким почтенным старцем, явно посольского толка.

Но, к счастью, окрестности обозревал, так что на мою персону взором наткнулся. И бровками поигрывание и пученье очей моих, пусть не слишком явное, оценил.

Поскольку собеседнику несколько фраз сказав, направился ко мне, распахивая папку. Сие деяние я интерпретировал верно, распахивая саквояж и подставляя его для удобства повыше.

— Что у вас? — тихо и коротко бросил Добродум, упихивая в недра саквояжа некую макулатуру.

— Вышли на разговор, видно соблазнять мыслят. Думаю притворно поддаться, ограничив место встречи гостиным двором. А там и в нумере поговорить можно, не думаю что с пристрастием, но хоть глянуть аккуратно сможете, — скороговоркой выдал я.

— Не смогу, приглашён на охоту. Буду только через пару дней. Притворную попытку поддаться — одобряю, — так же тихо и быстро проговорил Леший. — Действуйте по своему разумению, — выдал он мне индульгенцию и ключ от нумера и сейфа.

Да и удалился к своему предыдущему визави. Ну и ладно, хотя, ежели бы не территория гостиного двора, в отсутствие Добродума, я бы на купание в медовой ловушке и плюнул. Но так, как есть, вполне приемлемо, гонял я в мыслях всяческие возможные варианты.

Параллельно, идя в нумер, гонял в башке варианты, как меня можно укузьмить, хотя в данном разе скорее уесенить.

Итак, препараты толку различного, сознание расслабляющие и язык развязывающие. Тут можно сказать так, что во время совместной трапезы сие зависит лишь от меня, моего внимания и предварительной подготовки. Сие решаемо и не слишком напрягает, хотя надо бы мне кое-чем позаниматься, для уверенности. Время маловато, но хоть что-то, может и выйдет что.

С введёнными же телесно, через поцелуи и прочие варианты “близкого контакта” можно и не бояться: одарённые, невольно, более устойчивы к дурману всех типов и видов, тут сама природа восстает супротив отравы, обходя тот же алкоголь да табак, как исключения. Соответственно, девица, ежели и будет вводить таковые “телесно”, сама ими подвержена окажется. Хотя, противоядия, как пример. Бес с ним, посидим в трапезной поболее, да и следить за собой пристрастно буду. В крайнем случае, выставлю девицу за дверь: негалантно и неприятно, но мгновенно дурман не действует, а отклонения я с высокой вероятностью замечу.

Да и прямо скажем, риск сей более для моего самомнения риск, на сей момент уж точно: не знаю я и не ведаю тайн Полиса, соответственно, ежели и одурманит меня девица, то рискую я лишь тайнами своими. Коие более безумцу пристойны. Скорее на нетипичное действие возможных препаратов списаны будут.

Ну и опасения олеговой части насчёт болезней срамных были довольно ехидно повержены памятью Ормонда. История болезней инфекционных была довольно любопытна и поучительна.

А именно, как и оспа в мире Олега, болезни венерические были в мире Полисов изведены под корень. И не только они. Еще до развития терапефтов и медицины, была принята система карантинных обиталищ. То бишь, ежели болезнь искоренению текущей медицине не поддавалась, проводились массовые проверочные мероприятия и носители таковых изолировались от социума, зачастую пожизненно. Не гноили, обеспечивали, а в рамках карантинных городков и не ограничивали ни в чём, кроме деторождения, в ряде случаев. Ну а в итоге, масса бацилл просто издохла, не найдя среды к размножению.

Жёстко, не мог не признать я, но то, что в Полисах три сотни лет слыхом не слыхали о лепре, оспе, ну и срамные болезни туда же — это показатель. Причём показатель заботы о людях, а не людских правах (на право заразить, ехидно отметил я). А, со временем, были и прививки открыты, гораздо более эффективные, не без участия терапефтов.

То бишь, опасаться в смысле заразы так же нечего. Собственно, когда я в весёлый квартал мыслил пойти, ничего и не ёкнуло, память мудро опасений не выказала.

И выходит, что ежели я внимателен, собран и разумен буду, то может нарисуется небезынтересное амурное приключение. А некий флёр шпионский, ему сопутствующий, скорее пикантности придаёт, окончательно поставил вердикт я.

И принялся готовиться: в первую голову, собрал докýменты и бумаги служебные, запечатал в саквояж, а оный в сейф в лешем обиталище. А ключи поместил в место труднодоступное, из расчёта, что когда буду секретный карман курочить, под препаратом каким, время подумать, а чо я за дичь творю было.

После же нужно было романти́к некий соблюсти. Всё же, хоть и очевидно второе дно, но девица приглядная, да и ежели будет что, так первый раз у меня. Следовательно, надобно сие оформить с должным тщанием, прилежанием, да и довольство не только самому получить, но и даме доставить. Выйдет или нет — вопрос открытый, но не постараться просто непорядочно и некрасиво, заключил я.

Так что, направился я на первый этаж, да и полюбопытствовал у служителя гостиного двора, где лавку цветочную окрест можно найти. Ответ же меня порадовал: в самом дворе искомое место обреталось. Ну и направился я туда тотчас.

Сам венок был мне знаком не только умозрительно: смысл был тот же, страстию нежною снедаем, собственно, один в один как Ватрене составленный. Ну а разницы в том Новоград не имел, так что с приказчицей лавки составлял я венок, зачастую тяня руку к потребным цветам ранее, чем сама приказчица.

— Люба она вам? — наконец, с придыханием, полюбопытствовала девица.

— В достаточной мере, — аккуратно ответствовал я.

— А не желаете ли, сударь, — закатила глазки приказчица, уверив меня, что сие “продажный ход”, — Ленту к венку своей любушке вплести особую?

А это меня заинтересовало. И, переставшая глазёнки закатывать и томно вздыхать приказчица поведала мне о новой, новоградской моде. Судя по продемонстрированным образцам, даже не врала.

А именно, каноничный венок “со смыслом” плёлся из цветов, как полевых, так и оранжерейных, красив, благоухающ и протчее. И плёлся лишь из них, соответственно. Однако, новоградцы ввели моду перевивать её поверх лентой, введя традицию “дополнительного памятного подарка”. От самой ленты, что употребимо лишь дамами, да мужчинами при кудрях привольных, что скорее редкость, нежели наоборот.

До крепления на ленту сию каменьев, как поделочных, так и драгоценных. Парчи, толка разного и прочего. Что, в особо эксклюзивных случаях, могло венок подарочный превратить в весьма ценный дар.

По здравому размышлению, ленту я одобрил. При том, и не из совсем дорогущих, но и не из дешёвых: узор тонкой золотой канителью, да мелкие, но яркие гранаты. Есении пойдёт, да и не сказать, чтобы несносно дорого. Да и не хотелось экономить, по совести если.

А за час до назначенного свидания, заказал я столик, да потребил чарку сорокоградусной — не пьянства ради, а лишь для выведения печёнки моей на режим активный. Ну а напудрив носик (на самом деле — нет, была мысля́, но пристальное зеркальное знакомство со шнобелем моим оставило последний без сего украшения), приватно потребил я масло растительное. Да и схоронил ляжку малую с оным. И от алкоголя поможет, не злоупотреблять если, да и от добавок в пище и питье, ежели будут. Не панацея, но всё ж лучше, чем ничего, заключил я, спускаясь в трапезную.

Д срока время было, так что заказал я закуски лёгкой, вина грецкого, да сладостей местных, на меду. А в целом, назвать эту трапезную стоило ресторацией, ежели было слово сие употребимо в Полисах. Столики за завесами и перегородками ажурными, фонтанчик в центре журчащий, да даже гусляры наигрывали что-то приятственное негромко, скрипками пиликая, барабанчиками постукивая и сопелкой посапывая.

Чуть задержавшись, природе сообразно, явилась в трапезную Есения свет Даровна. Приоделась, прихорошилась, лепо, бес возьми, расплылся я в улыбке, поднимаясь ей навстречу.

Да и протянул, после того, как уселась девица за столик, венок подарочный. Девица сперва румянцем вспыхнула притворным, но с деталями ознакомившись, сменила на природной. Помялась, но венок на голову поместила, косу свою толстую вперёд перекинув. Да и в щёку меня легонько поцеловала, приятственно зело.

— Благодарствую вас, за дар отрадный и щедрый, Ормонд Володимирович, — промолвила она.

— И вам я признателен, от всего сердца, что дар приняли, да ласку проявили, — ответствовал я.

И пошли посиделки, прерываясь на здравницы друг другу, закуски, да и беседу небезынтересную: сколь бы не врала Есения, про срок краткий в посольских, была она гораздо поболее меня в делах междуполисных подкована. Впрочем, и я надежду имею, мордой в салат не ударил: пусть не по службе беседа шла, но вот в знаниях исторических (если не поддавался, эго моё теша, что так же возможно), я Евсению превосходил, да и мысли свои имел, не без учета памяти Олега, нужно признать.

Я, невзирая на хвост распушенный, гормон в голову стукающий, за округой следил. Да и лишь прочитанное мной наставление по “эфирному зрению” внимания немало отнимало. Практика была потребна, а так слепили меня потоки эфирные. Как свои собственные, так и Есении, оказавшейся одарённой, что, впрочем, неудивительно.

А так, как есть, пару метров зрения, да и то, весьма разум напрягающего. Что хоть и тяжело было, но и впасть в расслабленность и похоть не давало. В полной мере, уточнил сам себе я. Несколько расслабленный и похотливый.

Так, за трапезой и неспешной беседой, просидели мы в трапезной до девяти пополудни. За время это мне перепало пару поцелуев в щёку, да и руками мы не раз встречались, не отнимая. Собственно, поместив венок на голову, Евсения мои притязания приняла, был лишь вопрос сроков.

Коии в озвученный час и решились. Поднявшись из-за стола, протянул я руку, кою девица, с пристойным смущением и приняла. Так что, напевая внутренне песенку из мира Олега, про то, что картуз ты, любушка, можешь и оставить, проследовал я с девицей в свой нумер. Где получил полноценный, глубокий поцелуй, после чего девица упорхнула в уборную.

А я, помотав головой, отгоняя любовный дурман, проанализировал свои мысли, действия и намеренья. И выходило всё пока и складно, и отрадно. Так что, постучал в уборную, протянул я в дверцу халат гостиный. И достойный вполне, и с намёком, вместе с халатом принятым. Сам е немного вина, фрукты и сладости на столике оставил, да и замотанную халатом, ещё раз поцеловавшую меня Евсению, в уборной сменил.

А на входе осталось нам лишь завязки халатные распустить, да ласкам предаться. Признаться, к стыду своему, первый раз я извёргся не то, что до дела, а лишь от ласк и поцелуев. Впрочем, и неудивительно. Да и любовница мне попалась понимающая, пальчиками мне губы на попытку объясниться, да и совершившая ласки, как повторившие момент, так и приятные.

А после и взаимно приятно время провели, и тут я на воле уперся и заходов совершил, пусть с продыхом, раз пять. Довольно глупо, но все равно приятственно, да и девице по душе пришлось, хоть и вымоталась явно, думал я, почти закрыв глаза и размеренно дыша. Да и себя не совсем неумехой показал, да и Евсения более чем приятна и взору, и чреслам.

И, не успел я порадоваться, что без подстав злокозненных обошлось, как послышался тихий голос Евсении.

— Оромоша, — почти прошептала она.

А я напрягся мысленно, и, неимоверным усилием, не напрягся физически. Ибо не так будят. Так удостоверяются в том, а крепко ли спит спрашиваемый. Несколько повторений. всё тем же тихим голосом и лёгкие прикосновения меня в подозрениях утвердили. Итак, посмотрим, что вам, Евсения свет Даровна, от скромного меня понадобилось, мысленно откомментировал я, ровно посапывая.

Девица с ложа встала, обошла комнату по кругу, как я заметил, цепко в неё всматриваясь. Впрочем, обыска не учиняла, переместилась на ложе вновь, присела, на персону мою полюбовалась. Легонько улыбнулась, уж не знаю, с каким оттенком, взгляд сквозь ресницы детали не раскрыл. И… начала некое эфирное воздействие на меня. Что, при потере сознания или сне, прошу заметить, с одарённым работало, пусть и хуже, чем с простым человеком.

Ну уж нет, голубушка, вскинулся я, валя девицу на ложе, фиксируя вздёрнутую руку, и призывая эфирным телекинезом цербик, загодя с расчетом на возможный призыв положенный. Девица глаза округлила, пискнула, слёзками в и уголках блеснула. Однакож, напряженный я почуял эфира колебание и фактически неощутимое касание холодного и острого.

— Что с тобой, Оромошенька? — захлопала ресницами девица. — Я лишь пробудить тебя тщилась, а ты аки зверь рыкающий накинулся. Али вновь любви алчешь? — и заелозила подо мной завлекательно, лицедейка.

— А хочу, — по здравому размышлению высказал я, откидывая цербик (дабы призвать мог), запечатывая уста поцелуем.

Нужно отметить, что пыряло, коим Евсения “незаметно” грозила моей требухе, тотчас улетело вдаль. И начался, признаться, уже утомительный марафон упражнений любовных. Как я, к моменту расставания, в местах некоторых усталость и потертость чуял, так и любовница моя двигалась не вполне ловка, явно неудобье испытывая. Ну, всё равно ничего вышло, констатировал я, с широкой улыбкой вопрошая:

— Любушка моя, когда увижу тебя вновь? Ждать ли к вечёрку? — состроил я похотливо-умильную морду лица.

— Оромошенька, — на миг осветились реальным испугом серые глазища. — Я бы рада, да дела службы. После завтра, в тот же час, в трапезной? — с надеждой уставилась она на меня.

На что я кивнул, глубоко девицу поцеловав. После чего она нумер и покинула, с несколько забавной поспешностью. А я помыкал, несколько вздохнул, от ощущений в уде явно перетруженном, но все равно доволен был. Да и вопрос решился с гормоном доставучим на ближайший срок. А ежели явится послезавтра (в чём я, признаться, обоснованно сомневался), приду в норму, думал я, употребляя мази из аптечки.

Невыспавшийся, на рассвете, принял у посольского посыльного пакет корреспонденции, рассортировал, написал посылы на “необязательные письма”, разной степени дальности и направлений и, наконец, лёг потчевать. По просыпу же занялся тренировками эфирными, ну а с утра опять была почта.

И, к полудню, явился, наконец злонравный Добронрав. Похмыкал на письмена ему оставленные, но кивнул, проглядывая. Получил ключи свои взад (в руки, но хотелось как сказано), да и, уставившись на меня, стал интерес проявлять:

— И кто же вас, Ормонд Володимирович, на измены и доносы тщился склонить, Полису Вильно во вред? — злонравно осведомился он.

— Девица. Внешне — ровесница. К делам посольским доступ имеет, потому как знакомство, довольно ловко подстроенное, свела в зале ожидания, пред аудиториумом. — Владеющая. При вынужденной беседе, проявила явный и однозначный интерес амурного толка. Чему я, по здравому размышлению, препятствовать не стал.

— Не стали, говорите, — змейски ухмыльнулся Добродум. — А еже ли бы опоила? Вот вы, Ормонд…

— Масло растительное потреблял, держал зрение эфирное весь срок, кроме совокупления. За девицей присмотр имел плотный и постоянный, буде препаратом каким оказался бы опоен, то изгнать из нумера бы успел, — перебил начальство я.

— Хм, масло — сие дельно. Но и иных вариантов много, — не стал признавать моего доминирования леший, но и “перебитием” не попрекнул. — А отчего ж вы, Ормонд Володимирович, столь уверены, что девица сия не прельстилась вами, с простым амурным интересом? — пристально воззрился он на меня.

— После утех, сказался я спящим. Девица же сия, к слову, Есенией Даровной назвавшаяся, не будила, а проверяла, сплю ли. А после осмотр нумеру учинила, правда без пристрастия. А главное, эфирному воздействию меня, якобы спящего, тщилась подвернуть, — на имени девицы Добродум еле заметно вздрогнул, продолжив, впрочем, кивать. — Ваша работа, Добродум Аполлонович? — прокурорски уставился я на лешего.

— Км, — аж поперхнулся гад. — Да нет, я признаться, вам проверку заготовил, но вне гостиного двора, — честно признался он. — Рановато вам, как я мыслил, с девицами дело иметь. Впрочем, ежели справились с ситуацией, то добро. А девица мне знакома, не без этого, — признал он. — Наперсница коллеги моего и друга, чина посольского Новограда, Севастьяна Милорадовича.

— Подробности, — сурово взирая на Добродума бросил я, вызвав натуральный ржач.

— Как зыркнули-то, Ормонд Володимирович, аж мураши пробрали, — проржался он. — Ждёт вас большое будущее, если шею не свернёте, да колючки ваши не пообрывают. А ежели подумать? — требовательно уставился он на меня.

— Ежели здраво рассудить, — здраво рассудил я. — Выходит, что сборище тут союзных лиц. Доброжелательных в мере разной, однакож, не ворогов, конкурентов разве, да по мелочи, — начал я, на что леший кивнул. — Мне вы злодеяние какой немыслимое заготовили, бесчестно правом начальствующим воспользовавшись, — продолжил я, на что Добродум, всё же бровью дернул, вселив в меня довольство и покой. — Евсении, мыслю так, было так же задание дано. Не столь ради прознания, сколько для опыта и проверки, — заключил я.

— Дельно, про бесчестие лишь лишнее, — пробурчал Леший. — А по прибытии будет у вас инструктор по делам амурным, — а на мою перекошённую физиономию он слегка повысил голос. — И не перечьте! По службе, бывает, и не таковое надо. А уж какие крокодилы и кикиморы болотные встречаются, — слегка передёрнул плечами он.

— И вы? — уточнил я, скептически взирая на Добродума.

— И я, чем я лучше? — пожал плечами он. — Иной раз с такими страшилами любиться доводилось, что и пононе в снах дурных являются. А не смог бы ублажить — Полису и службе ущерб и убыток. Так-то, Ормонд Володимирович.

— Ну, тут вам виднее, — смирился я, благо сроку службы моей чётко поставлен. — А ежели явится девица вновь, что делать-то? — уточнил я.

— Вот! — змейски воздел перст злонравный Добродум. — Инструктор аки воздух нужон, не ведаете, что с девицами делать, — глумился он. — Но полно, делайте что желается. Хотите — в бирюльки играйтесь, хотите — любитесь, препятствий не вижу. Однакож, что Полисы разные и служба одна, да разная, не забывайте, — веско сказал банальность он.

— То есть, за пределами двора гостиного, вашего коварства злонравного можно не опасаться? — педантично уточнил я.

— Ну раз уж упомнили, да уточили, не опасайтесь, — высказал он, под моим прокурорским взором. — Да чтож вы за терн в ботинке! — аж возмутился он. — Сказал я: не опасайтесь.

— Нормальный я Терн, — расслабленно пробормотал я. — Кой вам потребен был, таковой и есть.

— И то, ваша правда, — вынужденно буркнул леший, погружаясь в корреспонденцию.

А Есения таки вечером явилась. И побеседовали мы нормально и тепло. А воздействием у неё было (по её словам. отметил я), страсти пробуждение, терапефтическое воздействие на гормональные центры.

— А то ты, Ормондушка, излишне собран был, да внимателен, — улыбнулась девица. — Да слишком, даже меня провёл.

— Ну, уж прости, я тебе твои промашки описал, — ответил я. — Евся, а скажи, годков-то тебе сколько? — уточнил я, вполне уместный в Полисах вопрос.

— Да уж постарше чуток вас, сударь, — подмигнула она мне. — Годика на два, ну может на три, — удивительно “точно” ответила она.

— А ко мне подошла по указанию? — уточнил последний интересующий меня момент.

— Нет, — отрезала девица, погладив меня по макушке. — К тебе, потому что грянулся. Интересно стало: стоял в сторонке, за всем приглядывал. Так-то, по службе, с таковыми страхолюдми любится доведется. — пробормотала она, на что я её по плечу погладил. — Ой, да было бы что жалеть, Ормондушка, — вполне искренне улыбнулась она. — Чай не жисть в весёлом квартале. А вам, мужам, похуже приходится. Уд-то капризен, а служба не спрашивает, глянулась чудиха или чудун какой, — начала утешать меня(!) девица.

А в целом, поездка вышла как волнительной, так и приятной. И, признаться, будь Есения из нашего полиса, то не пожалел бы я усилий, дабы стать ей другом сердешным. Но, тут было, как было, так что на третьем свидании наше знакомство закончилось.

А в самолёте я с закономерным опасением взирал на злонравного Добродума, ожидая от него коварств, земств, гадостей и пакостей всяческих.

Внимание. ОПРОС!

Дело вот в чём. Особого акцента на половую еблю в произведении не будет. Но она будет, так как является неотъемлемой частью как жисти человеческой, так и социума и социальных взаимоотношений. Соответственно, вопрос и опрос на дискорде. В разделе “Идеи и Отзывы”. Нужны ли порновставки в произведение? Огороженные пугательными надписями, но всё же. У меня позиция своя, но тут скорее роляют пожелания читателей. Так что, ежели будет голосование “за” и в эту главу впишу вставку, да и в дальнейшем учту. Хотя, признаться, лень, но это не аргумент. Ну а нет так нет.

Тут такой момент, что у меня в личной оценочной шкале решение “нужна порнуха” или нет, вышло в чистое зеро, потому оставляю решение на демократию избранных.