2021-11-05 19:59

22. Охота на биомобиле

Мысли же у меня были любопытные, связанные как раз с космосом. Правда не прямо, а косвенно. И не с космосом вообще, а с одной планеткой Солнечной системы, ну и книжкам Мира Олега по жизни там. А именно, Венера, с её лютой температурой и давлением, ну и некоторыми гипотезами. Итак, в своё время было установлено, что Венеру скрывает слой облаков из, на минуточку, кислоты. Соответственно, фантасты ломали голову, как бы на нашего орбитального соседа жизнь уместить. И родилась теория, что ежели атмосфера Венеры аммиачная, а органика строится не на углероде и водороде, а фосфоре и азоте, то жизнь вполне возможна.

Впоследствии было установлено, что атмосфера Венеры — почти чистый углекислый газ. На поверхности планеты вообще пребывающий в состоянии сверхкритической жидкости из-за давления. Ну да не суть, вопрос жизни на основе фтора и азота рассматривался вполне серьёзно, даже строились модели разных типов органических веществ.

И вполне, в теории, успешные, правда с довольно жёсткими внешними факторами существования: давление и специфическая атмосфера. В кислородной атмосфере азотно-фосфорная жизнь сгорит к чертям, как и наоборот. Ну и давление для ряда полимеров критично, иначе молекулы к бесам распадались.

Идея такая, полубезумная, но в рамках эфирного оперирования — а почему бы и да? Собранный и герметичный эфирофон, в аммиачно-углекислой атмосфере будет прекрасно работать, всё так же, как с углеводородным полимером. А вот разобрать и понять — шиш выйдет. Тончайшие молекулярные плёнки либо сгорят к бесам от кислорода, либо их перекосовертит перепадом давления. И эфиром это… да бес скомпенсируешь, объёмы воздействия запредельные, а за счет тонкости — одарённый вытянет подобное только если будет точно знать, что и как сделано, точное строение молекулы, которые тоже будет не в одном варианте: цепочки разной длины.

А для метода тыка придётся тратить сотни эфирофонов. Что также может не дать толкового результата: разная длина цепочек — это разное давление, разное соотношение аммиака и углекислого газа в эфирофоне.

В общем, в теории все расковырять и понять можно будет. А на практике это куча купленных “на разбор” эфирофонов, с вероятностью успеха даже не в десятки, а в считанные проценты. При учёте, что эфирному сканированию в собранном состоянии приборчик будет сопротивляться — бес его кто вскроет. Правда, не весь приборчик, а именно “шифратор”, делать его надо отдельно… Или вместе? Впрочем, бес с ним. Пусть на тему этого Морсгент голову ломает.

А мне предстоит ломать голову насчёт полимеров, решил я и, посулив Миле “всё рассказать”, углубился в дебри химии органической и не очень. В итоге подобрал прекрасный полимерчик, точнее, аж семейство. И даже к температуре оказался чувствителен, семьдесят и минус тридцать, не говоря о давлении, причем, в зависимости от длины цепочки — с разными параметрами. Ну и в качестве судии первого обозначил свою овечку — раз уж обещал рассказать. Обеспечил приватность, да и поведал свою идею.

Мила внимательно выслушала, подумала и начала варианты перебирать:

— А ежели его в аммиачной атмосфере вскрыть? — лично спросила она.

— Малый диапазон давления, в котором полимер будет сохранять целостность. Это раз. И чистый аммиак его разрушит. Это два. Тут нужна аммиачно-углекислая смесь, причём под длину молекулы разную — своя.

— Хм, а ежели одарённый герметизирует внутри атмосферу, а приборчик разберут? — продолжила перебирать варианты Мила.

— Ежели просто “заткнёт дырку”, так и не получит ничего, что, кстати, не самое простое. А ежели попробует “изолировать внутри”, так мало того, что скачок давления будет, при такой относительно крупной площади воздействия, так вдобавок не увидит он внутри не беса, стенки будут экранирующие. То есть, с немалой долей вероятности, изолируя, пластинки порушит. Тут только подключать приборчик к вычислителю, и часами сигналы писать и расшифровывать. Так не факт, что всю тысячу даже за год работы запишут, так ещё и декодировка каждой пластины отдельно. Десятилетия, в общем. А за десятилетия можно просто принцип кодировки поменять.

— Понятно, — кивнула Мила. — А на этой основе и вправду возможна жизнь? — заинтересовалась она.

— Теоретически да, но есть ряд моментов, вроде ДНК, — задумался я. — Впрочем, возможно, и обходимые. У природы на оттачивание углеводородной жизни были эоны, а тут чисто умозрительное построение. Тут скорее другой момент, — задумался я и сам.

— Какой? — последовал резонный вопрос.

— Распространённость вещества во вселенной, — ответил я. — Азот, например — да. А вот фосфора во вселенной немного. Так что для зарождения и развития таковой жизни нужны очень специфические условия. Соответственно, вероятность встретить углеводородную жизнь, на порядок выше.

— Понятно, — покивала моя овечка. — А где прочитать про распространенность веществ?

Вот бес, и что ей ответить? У меня память, а то и сам я впопуданец из дурацкого мира, за тыщу лет ничего, кроме саморазваливающейся техники не придумавшего?

Ну, не вполне так, но как-то откровения такового плана видятся мне неуместными. А с другой стороны, это МОЯ овечка, с которой я намерен жить и работать, как бы не всю жизнь. А с третьей… бес знает, констатировал я. Так, без эмоциональщины если: Мила у меня не одарённая, любой зложелательный мозголаз, да даже терапефт на гормонах из неё информацию вытянет. Вероятность не велика, но есть. Притом, врать напрямую не стоит.

— Я довольно долго думал про космос, размышлял. Удивлялся, почему про него так мало известно, а ведь интересно! Ну, это ты сама знаешь, — на что Мила покивала. — Ну и думал, прикидывал известное, солнечный спектр и прочее. В общем, часть легенды, уже не упомню какие толком. Так, косвенные данные чуть ли не эпохи богов, — навёл я тень на плетень. — Часть — тот же солнечный и звёздный спектр. И выходит, что более всего водорода. И далее пропорция всё уменьшается, чем больше протонов, тем реже встречается. С исключением: вроде бы пик есть, на железе — оно стабильным выходит. Но не уверен, хотя по спектру так выходит.

— Это из физики синтеза? — уточнила Мила, на что я покивал. — Интересно, почитаю дома, — решила она. — Может, тоже что-нибудь интересное придумаю, — улыбнулась она мне.

— Только рад буду, — честно ответил я с улыбкой.

А по итогам, решение задачки у меня вышло. Опыты, безусловно, требуются, но дорожка есть, а дальше — пусть местные сами валандаются. Я не химик и не физик, вообще-то, напомнил себе я. Хотя и это не помешает… Но я мозги себе так спеку. Нужна кибернетизация, а то ни времени, ни памяти не хватит.

Отправились с Милой на курсы. После по городу поездили, видами полюбовались. Ну, в целом, как я и предполагал: дворцы местной “аристократии” занимали какие-то запредельные площади. Да и сами дворцы немногим уступали политическим зданиям. Красиво, оригинально, но… раздражает, прямо скажем.

Так, занимаясь своими делами, и дожили до срока, Морсгентом назначенного. Перед визитом я с Остромиром связался, да в планы просветил, мол, так и так, общение эфирофоном, возможно, и сам что интересное придумаю, что и нам пригодится, но важно другое. А именно, формат общения выстраивается, а у меня есть “три уступки” в пари выигранные.

— В пари? — переспросил Остромир.

— Точно так, — ответствовал я. — Азартны заокеанские, да и этот Суторум… Вот и не дурак вроде, а дитё дитём. Была бы совесть, так совестно бы было, — признал я, услышав смешок девичий на заднем фоне.

— А что, не имеете сего? — не без ехидства полюбопытствовал академик.

— На службе не имею, избыточно и вредно, — выдал я.

— Забавно, — похмыкал дед. — Но и в правоте вам не откажешь. В таком разе, Ормонд Володимирович, связь наша с вами устройством сим последняя. Передам свой эфирофон в Академию. Будет сотрудник соответствующий непосредственно с этим вашим Суторумом дела вести. Что ему сообщить потребно?

— Люцина Перемысловна пишет? — на всякий уточнил я, на что послышался смешок Остромира.

— Ну не столь же я старостью угнетён, пишет естественно, — выдал собеседник. — Кстати, запамятовал, кланяться вам она велела и подруге вашей. Да и Добродум Аполлонович на сообщение ваше недошедшее ответил… что-то. А что вы передать просили, Ормонд Володимирович?

— Неважно уже, — заизвивался я. — От нас с Милорадой Поднежевны Люцине Перемысловне также поклон, благо слышит она нас. А насчёт Суторума Морсгента наблюдения мои таковы…

Ну и поведал я все результаты наблюдений своих, особенности личности, в общем всё, что наблюдать мог. Полчаса без малого речь вёл.

— Дельно, — оценил мой доклад Остромир. — Что ж, прощайте Ормонд Володимирович, удачи вам и до встречи.

— И вам удачи и здравия, — распрощался я.

Ну а на встрече с Морсгентом вывалил я на него свои хотелки. Как в смысле согласованных с Остромиром уступок, на что собеседник поморщился досадливо, но в бумаги поправки внес. А потом про полимер азотно-фосфорный, что собеседника искренне заинтересовало.

— А ежели остановить движение электронное? — сходу стал искать он недостатки.

— А вещество-то стабильно в ограниченном диапазоне температур, — улыбнулся я. — И всё что “становильщик” добьётся, это молекулы разрушит, ну и состав поймёт. Причём не вообще, их-то несколько десятков типов с одним составом выходит, — потыкал я в список, на что Суторум кивнул. — А молекулы к бесам порушатся. И будет каша, а не образец. Тут одна опасность — ежели кто-то из тех, кто к созданию допущен, конкретные условия формирования прознатчику сообщит. Но тут, — развёл я лапами.

— Да, сия опасность всегда есть, избежать её можно, лишь своими руками и головой всё делая, — философически заметил собеседник. — Что ж, могу сказать, удивили вы меня, господин Терн. Я-то думал, вы политик, по верхам знаний нахватавшийся. А вы мыслите эфирным планом, электронами и состояниями, — отвесил он мне странный, но явно комплимент.

— Не сказал бы, скорее случайная и удачная фантазия, — ответил я: всё же несколько совестно было присваивать плоды труда многих умов.

— Я про то и говорю, — покивал Суторум.

Впрочем, пусть его, решил я. И так у меня большая часть (а вообще-то вся, ежели по совести) будет плагиатом бесстыдным. Хотя, адаптация что-то да стоит. И готовность делать… К лешему, в общем, рефлексию. Плагиат и плагиат, решил я окончательно.

В общем, связался наш хозяин со служками, и получил я патент (причём не наш, нормальный, десятилетний, а аж на полвека!) на “высокомолекулярные и органические вещества, в основе имеющие фосфор и азот”. Честно говоря, отнекивался я, но Суторум настоял. Мол, идеями сорить не след, а на ошибках чужих разумному учиться должно, дополнил он с явным сожалением о прошлом во взгляде.

Кстати, будучи допущенным как “соавтор” до некоторой части кухни кафедры, я в очередной раз убедился в неразумности сей организационной системы. Очевидно, что в рамках мной сплагиаченного, стоило работать химикам. Однако тут сказывалась “конкуренция кафедр”. В итоге кафедра “эфирной энергетики” имела и химиков, и механиков, да, подозреваю, бесы в ступе — и то свои у них имелись. Все специалисты “непрофильные”, по совместительству.

Впрочем, как я понял, сложностей особых мои выдумки не содержали, в этом случае более в подготовительной работе закавыка была, как и в создании “своей кодировки”.

А после передачи распоряжений, довольный, как неоткрытый кварк, Морсгент отвёл нас на крышу, тяпнул отвратной самогонки (и нас пить заставил, ирод, хорошо хоть немного!), да и пригласил нас вдвоём на “традиционную охоту”.

Вообще, что-то такое в этнографических записях упоминалось. Правда мельком, но как признак “допущенности до своих”. Очевидно, академик всё же квалифицировал мою персону как учёного. Что вполне неплохо, решил я. Ехать надо, факт. В договор я бес что ещё полезное включу, но учитывая психопрофиль Морсгента, его ко мне расположение будет прямо связано с выгодностью сотрудничества. Для него я персонифицирую Академию Вильно.

Так что надобно мне тут быть до первого прототипа “азотно-фосфорного шифратора”. Порадоваться вместе, поликовать всячески. Ну и от столь “интимного” предложения отказываться не просто глупо, это саботаж посольский будет. Так что с улыбкой во все щачла полюбопытствовал я, а в чём сия охота заключается.

— Конная охота на зубров, — ответствовал Морсгент. — Раньше было лучше, — ностальгически вздохнул он. — Хотя, сейчас интереснее, — признал он.

И поведал такую историю. Местные к Полисам относились… по-разному, но часто в них жили. То есть истребления не было, да и не было оно нужно: Полисы довольно компактны по сути своей. Но дело в том, что кочевые племена местных жили охотой. Что подразумевает чудовищные площади, контролируемые племенами.

И вот, ежели ранее на бизонов охотились с холодным оружием и на конях (психи ёбнутые, с милой улыбкой констатировал я), то ныне местные затеяли скандал. Только ли Новой Пацифиде, либо всем Полисам в округе, я так и не понял.

А суть скандала заключался в том, что, мол, мы ваши посевы не топчем, даже на ваших зубров (как местные обзывали коров) не охотимся. И, соответственно, белые человеки, не могите охотиться на зубров наших. Или платите.

И, значит, выставили такие требования. От которых местные слегка впали в ступор. Белая скво за зубра и прочие увлекательные предложения. Сначала местные покивали, да и плюнули слюной на наглых местных, продолжая охоту. И начали лошади ноги ломать в ловушках, поля травиться, а живность уводиться. На горячем, что характерно, никто аборигенов не ловил, но по их наглым красным рожам всё и так было ясно.

И выходила дилемма: воевать аборигенов было глупо. Да, их немного “на площадь”, но по факту до беса. Плюс одарённые у них есть, с довольно гадкими умениями, методом тыка изученными. В общем,”ни боли, ни выгоды”. А в единого бога в Полисах веру не завезли, так что до геноцида на ровном месте даже в заокеанских Полисах не дошли.

При этом, охотиться жители Полисов желали, пусть не все, но “высший класс” точно. И отказываться от этой забавы не желали. И вот, по результатам длительных переговоров, открылись, чтоб их, натуральные “охотничьи заповедники”. Места, в которых на зубров под присмотром местных (натурально, егери, хмыкнул я) можно было охотиться. Но, мало того, что “по традициям” местных, так ещё и за убиенного зубра надо было отдавать корову (раза в четыре больше и жирнее зубра). Плюс ещё какие-то бусы и зеркала. Деньгами выходило немало, прямо скажем.

Что, учитывая “элитность”, охотничков не останавливало. Но вот “традиционное оружие” было весьма неудобно. Впрочем, в этом случае аборигены на уступки пошли. В итоге в охоте использовались топорики, ножи, копья, самострелы (последние для неодарённых, в основном).

Ну а одарённым предлагалось использовать аркан, “беря” дичь живьём и “выкупая” её у аборигенов по желанию. В общем, материться мысленно второй раз я не стал, но в повальной скорбности головой местных уверился. Развлечение у них, видишь ли, верёвкой, причём на лошади, что прямо скажем, только мешает, ловить семьдесят с лишним пудов говядины. Злонравной притом не менее, чем лешие всяческие.

Впрочем, послатость моя и долг служебный выбора не оставляли: надо — значит, надо. А Мила хворой скажется, думал я, лыбясь дикарскому Морсгенту и на сию авантюры с, чтоб его, благодарностью, соглашаясь.

А в хоромах Мила меня удивила, с энтузиазмом предвкушая мероприятие.

— Давно я верхом не ездила, — вслух рассуждала она. — Ормоша, мне костюм верховой нужен.

— Угу, — угукнул я. — А ты умеешь на этих лошадях передвигаться?

— Умею, конечно, — аж удивилась она. — И по гимнастике нужда есть, да и просто на ипподром езжу иногда. А ты нет?

— Как-то не довелось, — кисло ответил я. — Как-то боязно с тобой ехать, — признался я. — Опасно это.

— Ну, ты меня уж совсем за хрустальную барышню не принимай, — погладила меня по макушке овечка. — На лошади удержусь, да и соскочу, если что. Самострелом пользоваться умею, с батюшкой охотилась, — веско закивала она.

— Хм, ну ладно, — решил я. — Мила, а как эту вашу лошадь… ну не знаю, рулить ей что ли? — полюбопытствовал я, вызвав искренний (и обидный!) смех. — Не смешно, — буркнул я.

— Прости, Ормоша, — нагло хихикая, выдала моя овечка. — Не буду смеяться, — нагло соврала она, хихикая. — Так тебе же учиться надо! — сообразила она. — На охоту же завтра!

— Многому я научусь, — буркнул я. — Да и где?

— Ипподром тут точно есть, — уверенно заявила подруга. — Иначе Полис не Полис. А сколь многому — посмотрим. Ты у меня талантливый, может и не свалишься, как репы куль. — прыснула она.

На что я морду оскорблённую сотворил, но терниться не стал. Ибо мудёр и разумен и комичность сей ситуации ценить способен, да. Но овечке моей я сей ржач бесстыжий припомню, мысленно посулила моя коварность.

Мила тем временем развела суету, призвала прислугу, получив информацию, что ангар для животин ентих в Новой Пацифиде имеется, ну и подхватив не пышущего энтузиазмом меня под руку в этот вертеп увлекла.

Добрались мы до ангара сего. Мила со знанием дела нашла специально обученного служку, да и какою-то там аренду без инструктора заказала. На мои вялые писки со знанием дела заявила, что сама всему научит. Ну и бес с ним, решил я, на всякий случай уточняя стоимость кобылы (спокойной как черепаха! — врал служитель). Помявшись же, цену ентой животины служитель назвал, убедив меня в моей платежеспособности. В итоге на присыпанное песочком поле, заходил я с улыбкой. Меримый подозревающими взглядами как служки, так и Милы.

Этот транспортный биоартефакт был здоровым, как, извиняюсь, лошадь! Причём злонравие и коварство ему явно поставляло моё начальство, промышленными масштабами. Для начала, эта непотребная скотина встала, якобы смирно. Ну я подошёл, выслушал Милины наставления про стремена, надышался вонючим потом ентого противного создания, ну да ладно.

Подхожу я, значится, к скотине сей, ногу в стремя вдеваю… а эта гадость трогается! Причём ещё спасибо, что шагом! То есть, я за этой скотиной, как дурак на одной ножке прыгаю. А овечка моя со смеху покатываться! И сквозь ликование злостное мне советует(!) вскакивать в седло!

Еле выдернул ногу из стремени, на песочке полежал, облаками сквозь прозрачный купол полюбовался. Милу взглядом, её противному поведению соответствующим смерил (опять засмеялась, за что мстя моя страшна будет, уверился я), ну и спросил. делать-то что?

— Ну вообще в седло одним движением вскакивают, — выдала Мила.

И прыжком, лишь коснувшись седла, в него запрыгнула! Проехала чуть, спрыгнула с чудища и со стременем свою погрузку повторила.

— Эммм, — высокоинтеллектуально прокомментировал я увиденное.

— Ну да, тебе сложно и непривычно, — покивала подруга. — Я придержу, а ты попробуй.

Извлекла из кармана какой-то сухарь, которым чудище захрупало. А пока оно хрупало, я в седло это клятое уместился. Ни хрена не удобное, а на стременах этих дурацких стоять не удобно ни беса, на ногах распяленных! Но всё же сел, Мила отошла, я начал копошения предпринимать. В смысле как ентой скотиной рулить… как эта пакость передние лапы подогнула!

И с мужественным визгом я к бесам со скотины сверзился, как не цеплялся за всякое. Скотина какой-то глумливой походочкой от меня отбежала, нагло ржа. Мила ржала не менее нагло.

— Всё, — решил я. — Далее я сам.

— Ормоша…

— Сам я, Мила, а ты посмейся, посмейся, — мило улыбнулся я, на что подруга нахмурилась задумчиво.

Вот, пущай подумает как над самим мной ржать бесстыже, довольно решил я, ухватил за специальную кожаную верёвку, из пасти чудища торчащую, эфиром. Подошёл мило улыбаясь, да и зафиксировал морду скотины накрепко ко мне повернутой. Животина брыкалась, дёргалась, но я держал крепко, даже ржать не мгла, лишь буркалы пучила и ноздрями шевелила.

— Бес тебя знает, скотина, — тихо и ласково обратился я к животине. — Понимаешь ты меня или нет. Но мне похер. Ежели что, я тебя предупредил: будешь своевольничать — шею к бесам сверну. И сожру в виде колбасном, — посулил я.

Отошёл на пяток шагов, отпустил колбасу будущую. Вот то ли мне скотина понятливая попалась, то ли врут биологи про разумность конины. Ржанула, мордой помотала, но взор мой уловив, встала. Можно сказать как лист пред травой, мысленно хмыкнул я, подходя к чудищу. Осторожно, а то мало ли. Но стояла смирно, и в седло я взобрался.

— Ноги сожми, Ормоша, — дала инструкцию Мила. — И ты с лошадкой ничего не делаешь? — подозрительно спросила она.

— Пока только предупредил, — честно ответил я, благо скотина на сжатие ног тронулась потихоньку.

Не удобно ни разу, оценил я способ перемещения. Седло это гадкое по заднице стучит, меж ног елозит, на ногах раскоряченных стоять неудобно. Фигня какая-то, а не средство передвижения. И тут скотина, видимо, забыв умом конячьим, судьбинушку мной напророченную, стала на передние лапы припадать. Да щаззз, возмутился я, морду саботажницы эфиром вздёргивая. Скотина припадать перестала, а стала тряско меня раскачивать и ускоряться, что мне ни беса не понравилось. Так что взял я, да и аккуратненько жилы на шее эфиром пережал, отчего скотина фыркнула, да успокоилась, начав как ранее меня транспортировать.

В итоге убили мы час, но на какие кнопки на сём биоартефакте транспортном нажимать и когда я понял. Даже вскакивать на него научился. Мила взирала на меня подозревающе, но советы про “ласку всяческую” давать перестала. Правда в конце выдала мне сухарь и ультимативно потребовала лошадку покормить.

Взял я сухарь, посмотрел в сенсорные окуляры артефакта транспортного, откусил половину сухаря, под полными неизбывного… удивления взглядами, но вторую половину честно скотине протянул.

— Оба заслужили, — прокомментировал я как для Милы, так и для транспорта.

Рассчитались мы со служкой, уместились в самокат и начала Мила суету разводить, на тему “ездового костюма”. Но победоносный я от эквистных травм отошедший, голову включил и вопросил гласом томным:

— Ми-и-ила, любушка, а ты ничего не забыла?

— Вроде нет, Ормоша, — задумалась подруга.

— Ну вот я, к примеру, к завтрему защиту для диплицикла вздену, — “тонко” намекнул я.

— Ой, — хлопнула себя по лбу подруга. — И не подумала даже, а ведь сподручно и удобно будет, — продолжила она под мои кивки.

— Так что, любезный, — обратился я к вознице, — Вези ка нас в хоспиталис, — на что возница кивнул и поехал. — А у нас, любушка моя, ночь до-о-олгая будет, — широко улыбнулся я.

— С чего это, Ормоша? — подозрительно воззрилась на меня моя овечка.

— Ну как же, Мила? А кто мне рассказывать всю ночь будет, что такого смешного углядела на ипподроме? — залупал очами я.

На что Мила промолчала, вид приняв непричёмистый. Что мне поликовать и похмыкать, весь путь до гостиницы не помешало. Впрочем, коварно надругаться и показать всю глубину неправоты у меня в полной мере не вышло: гимнастка рифмическая, куда деваться. А эфирно себя подпирать и устраивать “жуткую кару” я счёл не спортивным. Так что проявил великодушие и нрав добрый, в связи с чем заснули мы вместе, просто довольные.

С утреца облачились в костюмы защитные, да и доставались на самокате до врат Полиса. Где нас уже ожидали пять человек, смутно по Академии Пацифиды припоминаемые, скороговоркой Морсгентом представленные.

Ну и биоартефакты транспортные в количестве потребном присутствовали. Критерий истины установил, что интерфейс взаимодействия от моделей не зависит, так что на животину я уместился, да и поехал. Правда Мила с деревянной улыбкой меня догнала и верёвку кожанную, в виде петельки, через башку моего транспортного средства перекинула. На кой бес — я так и не понял, мне и так неплохо было. Ритуальное наверное что-то, логично рассудил я.

И вот, через минут двадцать, достигли мы лесного массива, хотя не вполне лесного… ну деревца скудные, почти до горизонта. Ненамного в росте человека на транспортной конине превышающие. Да и росли сии деревца редко. Однако для рощицы, сей заповедник явно был великоват, так что обозвал я его великодушно лесом.

А навстречу нам ехал самый что ни на есть абориген. Признаться, я по памяти Олега ждал какого ирокеза или чингачгука какого. Но на лошадине сидел вполне себе жёлтый. Только краснокожий. А в остальном — что монгол какой, что этот абориген. Веки характерные, носяра соответствующий, разве что овал морды лица излишне вытянутый. Был сей тип одет в кожаные штаны, мягкие сапоги и кожаную же рубашку, чем несколько напомнил нашу с Милой экипировку. Что и сам абориген отметил быстрым взглядом, хотя морду держал каменной.

И перьев на башке не имел, а имел башку непокрытую, с чёрными и блестящими волосами, забранными в две натуральные косички.

“В девках ещё, небось” — почти шёпотом сстроумтвовал я Миле на ухо, напомнив старый славский обычай. Подруга челом покраснела, очи выпучила, меня по плечу шлёпнула легонько. Ну а моя справедливость шепнула “вчера, ипподром”. Вот теперь отомщен, довольно рассудил я.

Тем временем, абориген со своего транспорта слез, да шкуру за его спиной принайтовленную снял (последняя ранее мне мешала убедиться в отсутствии пера на заднице, ну а ныне я сие отсутствие своим оком установил).

А развёрнутая на земле шкура оказалась этакой сумкой: ножи, топорики (с древком, но мелкие), наконечники для копий, самострел и несколько палок, вроде луков. И верёвок кожаных моток. Мила самострел цапнула, тройку болтов к нему, да принялась тетиву снаряжать, вполне профессионально. Ну и воплей “я тоже хочу!” не вызвала.

Ну и я потихоньку со своего транспортного модуля сполз, да кожанную верёвку по примеру Морсгена прихватил. Верёвка как верёвка, с петелькой, оценил я. Да и неохота мне геройствовать, пусть местные сами веревками говядину ловят.

Сам же академик на лошадь взгромоздился, да и к нам с Милой подъехал.

— Сейчас проводник нас на матёрого зубра выведет. Госпожа Сулица, — коснулся он полов шляпы. — Вижу что самострел вам знаком, но просьбу имею, не использовать, ежели только угрозы жизни не будет.

— Как скажите, господин Суторум, — кивнула подруга.

— А вы, господин Терн, с арканом управитесь? — с некоторым превосходством вопросил сей тип.

— При нужде — да, — улыбнулся я, мысленно посылая охотника сего к начальнику своему.

— Вот и отлично, — заключил Морсгент и отъехал к своим научникам.

Ну и доехали мы до какой-то лютой, пудов на сто, не меньше, мохнатой кучи говядины. Питалась сия куча на поляне, на нас, в паре десятков аршинов вставших, лишь ухом дернула. И тут соохотнички наши с места поскакали, охватывая скотину с краёв. И проводник вдаль отскакал. Переглянулся я с Милой, пожали мы плечами, да и стали наблюдать. А эти… нехорошие люди своими верёвками кожаными стучали по деревьям, да и по говядине, явно её яря. Говядина взъярилась, да и нас, деревьями не скрытыми с Милой узрела. И понеслась, наши персоны имея в виду. Ещё и конина подо мной психовать вздумала, еле удержал.

Вот сволочи импортные, припечатал я соохотничков. Они же специально говядину на нас натравили. Опять ритуал небось дикарский, мысленно вздохнул я, жестом Милу останавливая. Прикинул траектории, да и сместился несколько, верёвку бросая. На башку верёвка не влезла, но за рога уцепилась. А мне более и не надо, решил я, резко, с эфиром дернув верёвку вбок. Аж мой транспорт повело, не удержание эфирное не взирая. Но говядина разогнавшаяся вильнула и лобешником в тощее деревцо впечаталась. Деревцо от впечатывания треснуло, завалилось, но инерцию говяжью погасило. Да и сама говядина, не рогами стукнувшись, видно, сотрясение черепа поимела, замычала, зашаталась, да и на землю осела. Ну а моя добычливость веревку с рогов сдёрнула, к себе притянула, да и накинула на говядину по новой. Благо, на передние лапы тщащаяся встать говядина этому весьма способствовала. И пережал я верёвкой горло говядине, от чего она сомлела, на мир обиделась и сознания от обиды лишилась.

И тут эти, чтоб их, соохотнички, с гиками и криками, вроде как поздравлять явились. Вот набил бы им всё, сволочам импортным, да этикет, да служба, чтоб его, мысленно вздохнул я.

— Поздравляю, господин Терн, — хамски лыбился Морсгент. — Прекрасная выдержка и отличная добыча. Ваша по праву. Вы не в обиде на нашу традицию? Всё же, вы в первый раз участвуете в охоте, положено, — это он вроде как извинился, скотина злонравная.

— Нисколько, — оскалилась моя дипломатичность. — Значит, добыча моя? — уточнил я, на что последовал кивок. — Вот и отлично, — с этими словами я сдёрнул веревку с сомлевшей говядины.

Впихнул верёвку аборигену, а через несколько секунд ему же пихнула самострел меня понявшая Мила. И шагом, под недоумевающими взглядами, направили мы свои транспортные биомобили в обратный путь. Но, выдержав паузу, я свой модуль придержал, да и бросил соохотничкам:

— Приглашаю вас, уважаемые, в едальню пристойную, охоту отметить.

— А зубр? — недоумевал Морсгент.

— Так это моя добыча, — оскалился я. — Пусть гуляет.

Публика мой ответ скушала, пошушукалась и даже изволила признать, что в праве я своём. А отсутствие шашлыка зубрячьего, вполне за кару за “невинную шутку” тянет, так что даже соизволили представиться. В принципе, как я частично узнал по мордам, так и догадался, была троица мужей и две девицы (хотя и возраст не подходящий, но пусть девицами будут, галантно и мысленно решил я) ведущими специалистами энергетической кафедры и приятелями (а, подозреваю, и соуправителями) Суторума.

В общем, добрались мы до Полиса. Правда я, на обратной дороге, начал в полной мере испытывать неэргономичность и прочие поганые свойства транспортного биоартефакта. В смысле стал, как бы это помягче, себе зад отбивать и ноги натирать. В местах неудобных, на сбрую кожаную не взирая. И вонял этот модуль потом отвратно, вот что в этой пакости Мила находит?

Но превозмог, хотя походка у меня, уже в Полисе была несколько… странная. И ведь эфиром не воздействуешь толком, печалился я, столь искусно я эфиром не овладел, да и пятёрка одарённых точно взирать и ехидствовать будут. В общем, в едальне в уборной поправлюсь, а пока потерплю, мужественно решил я.

С едальней, кстати, вышло довольно просто: в паре шагов от Полисных врат сияла стеклянными стенами и охотничьей фигнёй типа “трофеи” едальня “Привал охотника”, очевидно весьма востребованное и тематическое место. Ну и не увидеть сие заведение от ворот было затруднительно, так что на него я и нацелился.

Разместились мы за столиком (я, кстати, дополнительным спектром ощущений в афедроне и окрестностях насладился) и здравицы пошли: за охоту удачную и интересную (попробовала меня уколоть одна из дам, на что я столь широко улыбнулся, что увяла она). За здравие, за сотрудничество плодотворное, а на последнем я извинился, да общество покинул.

Раскорячился в уборной, да стал, в меру сил, межножие своё латать от диверсии конячьей. И хоть не терапефт, но полегчало. И тут в кабинку где я раскоряченный пребывал, стук.

— Господин Терн, — раздался взволнованный голос Суторума. — С вашим секретарём неприятность…

Договорить он не успел, рванул я в зал. И что я вижу: стоит некий хлыщ, в шляпе столь широкополой, что под ней три хлыща уместить можно. Морду имеет улыбчивую, но глазки бегающие. А Мила в него из “Весты” целиться. Ну, цела-жива, успокоился я.

— Приставать к госпоже Сулице с предложением интимным начал, — скороговоркой сообщил Морсгент.

— А вы не вмешались? — равнодушно уточнил я, приближаясь к мизансцене.

— Позвольте, не успели просто вызвать! — возмутился собеседник. — Ваш секретарь оружие извлекла. Так не делается, — посетовал он.

— Угу, — буркнул я. — Милая, этот тип к тебе хоть пальцем прикоснулся? — уточнил я.

— К волосам… — начала было Мила, но хруст прервал её.

Вот честно, не до реверансов было, так что я просто, с эфирным усилением, влепил типу в чело. Чело, судя по хрусту, поломалось, а тип протест свой потерей сознания выказал.

— А… это… — недоумевал Морсгент.

— А это я его на дуэль вызвал, — с ангельской улыбкой ответствовал я, положив руку Миле на плечо и ободряюще пожимая. — По-нашему.

— Так он же без сознания? — продолжал удивляться академик.

— Ну да, — покивал я. — Выживет — пусть принимает, — милостиво дозволил я.

Через полминуты тишины раздался неуверенный смешок, а через минуту ржала вся компания.

— Выживет — пусть принимает, — аж прослезилась одна дама. — Это вы изящно сказали, господин Терн.

— Да, остроумно, — с улыбкой покивал Суторум. — Но несколько вне правил…

— Хм, если меня слух не подводил, сей, — указал я на выволакиваемое тело, — господин первый ручонки распустил. Если бы словом — так словом и был бы послан. Ну а протянул руки — получил в чело, — развёл я руками.

— Так-то оно так. Но всё ж вызвать было бы вернее, — пробормотал академик, а на мой скептический взгляд аж лапы поднял. — Нет, вы вполне вправе, господин Терн, госпожа Сулица ваша сотрудница и… — замялся он.

— Спутница жизни, — озвучил я.

— Тем более, тогда и правоту вашу в полной мере признаю, — не стал лезть на рожон Морсгент.

— Ты это серьёзно? — на ухо мне шепнула Мила.

— Ну да, у нас же и контракт почитай пожизненный, коли разойтись не пожелаем, — напомнил я.

— А всё ж спутницей меня ты впервые назвал, — горячо прошептала мила и за ляжку пожмякала.

Женская психология, мысленно вздохнул я, ушами Мир видим. Хотя не вполне. А так — молодец девочка, ствол не дрожал, держалась уверенно, достала лишь после контакта телесного. Моя овечка, улыбнулся я подруге.

А застолье вполне (не без помощи спиртного) казус переварило, да и пошло по пьяно-сытому пути. Ну а мы с Милой не злоупотребляли, да и правильно делали. И по здоровью, и по другой причине.

А именно, широкополый хам где-то раздобыл терапефта, так что стоял он в окружении каких-то типов, взирал на нас хамски и выдал:

— Эй, толстяк, дуэль, сейчас же! — выдало это.

Ну я на фантазии не обращаю внимание, так что за хамом лишь эфирно следил. Отметил две кобуры набедренные, прикинул, как и что. Одарённый, без сканирования, им почти гарантированно почувствованного, большего не скажешь. Но рожа слегка перекошена, что и логично и покачивает придурка. Несильно, но реально дурак в дуэль в таком состоянии лезть. Поорал какую то дичь широкополый, да и направился к моей персоне, руку занося.

— Изувечу, — мило улыбнулся я, обернувшись. — И терапефт не поможет, ежели вы ко мне и спутнице моей прикоснетесь. Что вам угодно? — полюбопытствовал я.

— Дуэль, немедленно!

— Так бы и сказали, а то орали стенке какой, — укорил я широкополого.

А поднимаясь, я имел удовольствие лицезреть несколько скособоченную морду лица, как и погнутые широкие поля.

— С тем, что на нас ныне? — уточнил я, на что меня заверили что так. — Без ограничений?

— Да! — бросил широкополый.

— Ну так ведите, — брезгливо бросил я. — И представились хотя бы, — посетовал я потолку.

— Агриппа Синтий, — нехотя бросил шляпник.

— Ормонд Терн, — не стал разводить политесы я. — Терапефт, свидетель?

— Северус Тит, терапефт, — отозвался один из окружения шляпной агриппы.

— Децемвир Департамента Безопасности Полиса, Ульфила Трицем, — представился “упал намоченный”.

Почти коллега, хмыкнул я, точнее, в одном чине.

— Не против ли вы против поединка вне Полиса? — осведомился Ульфила.

— Не против, — ответствовал я.

И направились мы к вратам Полиса, всей компанией. Думал я в едальне рассчитаться, да пришлось с Морсгентом: он заплатил, да неподалёку следовал.

Вышли из Полиса, в сотне метров от стены на обочину встали со шляпником, друг напротив врага, от примирения отказались, да и кинул децемвир монету, чье падение стартом поединка значилось. Был я несколько… не то чтобы расслаблен, но думал всё “ловко и быстро” обернётся и головой не думал. За что и поплатился: с падением монетки я два набедренных пистоля шляпника думал удержать, да этот тип меня просто эфиром толкнул, с ног сбивая. А переориентироваться я не успел, хоть пистоли к земле прижимал. И получил местную малокалиберную пульку в голень, болюче жутко! И прямо скажем, осерчал, ударив резким толчком по стрелялам, к чему оппонент готов не был и аж взвыл от стрелял, пальцы ему выворачивающих. Ну а пока он пастью щелкал злобный я Сурт извлёк, да с землицы не вставая ему в сообразную голень выстрелил. Тут уж шляпник выдал прям арию оперную, ибо термический излучатель температуру купно поднимает, так что по нервишкам ему вмазало знатно. Повыл он, да и сомлел.

А я на лапу свою любуясь, отметил, что изрядно повезло мне: малый калибр, да защита для диплицикла кожаная, толстая. Иначе могло и кость сломать, а так дыра малая, да ушиб неприятный. Причём терапефт подлючий даже эфиром в мою сторону не повеял, к шляпнику сомлевшему кинулся. А ко мне рожа подошла децимвира, заносчиво нос воздев и сквозь губу сплюнув:

— Что за оружие у вас?

— Не ваше дело, — широко улыбнулся я. — Ормонд Володимирович Терн, децемвир посольской Управы Полиса Вильно. И очень мне любопытно, как вы в дуэли свои дикарские, — широко улыбнулся я наглой морде. — Гостей Полиса втравливаете, а после без помощи медицинской бросаете. А вот оружие какое — да, это знать надо. Не признали, господин милитант? — осведомился я у играющего желваками полицая. — Да, передайте этому, — махнул я лапой в шляпника, — Попадётся ещё раз — убивать не буду, но изувечу так, что ни один терапефт не поможет. Вроде бы, ВАШИ законы таковое предупреждение и действие не нарушит?

— Не нарушит, — прокаркал Ульфила. — Примите извинения, обождите…

— Не принимаю и не буду, — прихрамывая поднялся я, оперевшись на подскочившего Морсгента. — Ещё добьёт меня, лечила бездарный. Даже диагностического воздействия не провел, терапефт, — сплюнул уже я.

Лечила дёрнулся, но от шляпника не оторвался. Небось шляпник этот “аристо” местный, реально — дикари. Мила подбежала, приобняла, но я эфирную “шину” сотворил и, чуть прихрамывая, сам пошёл.

— Примите извинения, — на пути выдал несколько кислый Морсгент.

— Ваши-то за что? За чинушу наглого, лекаря негодящего и горожанина “поровнее иных”? — осведомился я. — Так разве ж ваша в том вина? Да и я, признаться, несколько палку перегнул, уж очень ситуация с терапефтом, даже взгляда не бросившего, да с политиком, допрос глумливый учинившим, взбесила. Полис-то не причём, причём люди.

— Да, наверное, — задумчиво ответил академик, сам понимая, что разницы-то и нет.

Погрузились мы с Милой в самокат, да и добрались до хором. Мила мне с пулей и обработкой дырки помогла, но потом всплакнула немного. А я задумался, брать ли её, при нужде, в посольство или нет? И так не ладно, и этак. Впрочем, решил что при возможности — брать. Да и служить мне послатым лешим не так долго осталось. Да и не сделаешь тут ничего, абсолютная безопасность лишь в гробу, да у рабов бывает.

Впрочем, на следующий день я в Академию прихрамывая припёрся, принят был Морсгентом довольно тепло, да и ряд деталей сотрудничества будущего (ну а что, раз уж оказия подвернулась) в нашу сторону повернул. Хотя, как выяснилось, связь уже наладили и обмен информацией идёт, с неким мне неизвестным академиком Вильно.

Так что на дальнейшие потуги “вымучивать условия” я лапой махнул. А сам хозяин наш меня просветил, что вещество получилось, подбирают шифровку и защиту от сканирования эфирного ныне. И готов прототип будет через три дня. На этот срок мы о встрече и условились, Академию в один выход покинув, да в другой, на курсы, войдя.

Наставник мой на ушиб да дырку аж губами почмокал, да и стал мной меня латать. И, к слову, весьма меня сия дыра ускорила: через три дня я точно знал, что не только кровь себе запереть смогу, но и процессы регенеративные подстегнуть, вполне уверенно и без неприятных последствий, окромя питания усиленного.

Вдобавок, на второй день протянул мне чёрный служитель письмо пухлое, от “терапефта Северуса Тита”. Подумал я, да и высказал:

— Отправителю не распечатанным верните.

— Но как же? — удивился служка.

— Я сего господина не знаю. Представлен ему не был, так что мнится мне, что самозванец он, а не терапефт, — оскалился я. — Ну а ежели средства на доставку нужны…

— Не нужны, доставим обратно, господин, — ответствовал служка.

Более меня история эта не беспокоила, даже костюм, в чистку служками отправленный, вернулся починенный. Как бы не одарённым — дырку в коже я с минуту искал, лишь по лёгкому отличию оттенка в итоге обнаружил.

Ну а на третий день в Академии, довольный Суторум встретил нас аж в холле, да сам повёл, прототипом хвастаться. Ну и я доволен был — домой, честно говоря, хотелось.

И вот, по пути через лаборатории, доносится до меня, на чистом, прошу заметить, янковском английском:

— Сиба, ну что ты творишь? Не веди себя, как эти наци тупые!

Всё что пришло в голову, это слово “ПИЗДЕЦ”, причём большими буквами. Впрочем, рожу я удержал, благо встряска со шляпником меня в блаженную параноидальную собранность с успехом вернула. Но ни самого факта, болшебуквенного это не отменяло, ни вопроса, а что это тут вообще творится так же.